А за близнецами-кораблями начинался серебристый тракт отражаемого водой света, настоятельно требовавший своим блеском сощурить глаза и уходивший прямо к оранжевому шару, который потихоньку подбирался к кажущемуся расплаву пейзажной плоскости там, где в перспективе смыкались воды и небеса.
Такой вид открывался с балкона Средиземноморья, венчавшего дальний от центра конец бульвара Старая Рамбла в каталонском городе Таррагона.
– Терра… Терра Таррагона, – шептали растрескавшиеся губы старика, сидевшего в тот весенний вечер на балконной скамье в бельведере над откосом.
Солнце садилось… нет, скорее, оно наматывало на себя всю суетность мира… так представлялось пожилому человеку.
«Да, да, это заморское светило огромным клубком медленно и неумолимо наматывает на себя расплетающийся край ковра, отчеркнутого уже частично растворившейся кромкой горизонта».
И вдруг показалось ему, что там, вдалеке, на фоне бесконечности моря и неба, проявилось акварельными мазками знакомое лицо.
– Валера, брат!
Губы на далеком лице сложились в улыбку. Вот, вот! И левый глаз ненадолго сощурился. Словно брат подмигнул брату.
– Валера, я все-таки добрался до него, до этого лучшего места, – старик сидел, оперев подбородок на руки, сжимавшие трость, и, сощурив влажные глаза, смотрел вдаль. – Я здесь. Ты слышишь меня, брат?
И одинокая слеза радости медленно, с опаской огибая седые пеньки щетинок, начала спускаться по морщинистой щеке, совершенно не смачивая кожу.
– Значит, сеньора утверждает, что умерший может быть ее отцом? – таррагонский полицейский достал из ящика бумаги, положил их на стол и вопросительно посмотрел на гостью.
– Паспорт, карточки, зажигалка, трубки. Все его. Именно этот сорт табака он курил.
– Сеньора русская?
– Да, я родилась в России, но вышла замуж за испанского гражданина.
– О, сеньора очень хорошо говорит по-каталонски!
– Спасибо.
– Примите мои соболезнования. Однако придется пройти процедуру официального опознания. Конечно, когда Вы будете в состоянии…
– Я готова это сделать сейчас.
– Я восхищен, сеньора! Вы мужественный человек! Итак, полное имя Вашего отца, пожалуйста. И гражданство.
– Виталий Валерьевич Гондырев. Россия. Приехал ко мне. Вот так, посетил «лучшее место отдыха». Я-то думала у него суставы перестанут здесь болеть.
– Простите, сеньора, а возраст?
– Отца? Одна тысяча девятьсот десятого года рождения.
– Девяносто один год?
– Да.
– А есть ли еще ближайшие родственники?
– Нет. Мама умерла полгода назад. Еще… Был брат близнец, но давно умер. По-моему, где-то в конце сороковых. Однояйцевый, мне кажется. Но отец никогда о нем не рассказывал…
– Надеюсь, сеньора сможет подтвердить все сказанное документами.
– Конечно. Скажите, а когда я смогу забрать его останки? Он завещал похоронить себя в Удмуртии, на берегу реки Кильмезь. Там прошло его детство.
– Сразу же по окончании формальностей мы выдадим Вам тело. Не волнуйтесь, сейчас оно в полицейском морге. У нас хороший рефрижератор, сеньора. Лучший в провинции. Только…
– Простите?
– Видите ли, сеньора, мне неприятно об этом говорить, но Ваш отец умер, сидя на скамейке, и… ну, в общем, слишком долго оставался в такой позе. Нам не удалось, ммм, распрямить тело. Боюсь, что хоронить его придется в сидячем положении. Впрочем, пройдемте в морг. Вы сами все увидите.
Галина Мяздрикова, Москва
След детского дома
Давным-давно, после окончания института, меня «сослали» работать в детский дом, который находился в деревне, отрезанной от большого мира водохранилищем. Автобусы туда ходили редко. Если шел дождь, дорога становилась непроходимой. Я с трудом добралась до места. Красота вокруг была необыкновенная. Лес, аллея из высоченных деревьев, ведущая к детскому дому. Сам дом – бывшее господское владение – расположен на высоком берегу реки, основательный, не современный. Ощущение возникло, что попала я в другое время.
Первое, что я увидела, ступив на эту землю, где работала затем два года, – это несущуюся по деревне повозку. Парень в яркой красной рубахе стоял на повозке, лихо погоняя лошадь. Он выкрикивал: «Внимание! Внимание! Вечером в шесть приходите все к нам! Будет концерт!» Самого концерта не помню. А парня в повозке вспоминаю часто. Ветер откинул его волосы назад, рубаха развевалась, как знамя. Я видела лицо сильного бесшабашного человека, знающего о жизни гораздо больше, чем знала я. Позже, после проведенного урока, я услышала слова:
– Вы так хорошо объясняете! Если б мы еще что-нибудь понимали…
Дети восьмого класса были взрослыми. По нескольку раз оставались они на второй год, поэтому имели возраст выпускников… в основном.
– А на фига нам Ваша математика? Чтобы машины разгружать?