Альманах «Литературная Республика» №1/2013

– Ах, я дура, дура! Тебе не интересно. Конечно же, ты знаешь Гумилева… Мне всегда казалось, что его озерный жираф навсегда остался холодным, вязким и отстраненным. Памятник, не живой. Лишь шею навечно украшает красивый и теплый узор.

Бочоночки бусин – ожерелье розового коралла – теснятся вокруг шеи Веры.

«Она близка и одновременно далека».

Вера встает, идет к камину и чуть наклоняется.

«А теперь фигура Веры – пылающий жираф на фоне водопада. Вода и пламя. Стихи Гумилева и картины Дали соединились в ней. Но такой портрет слишком контрастен. Слишком ярок».

И он продолжает думать о том, каким мог бы стать пылающий жираф в музыке?

Потом Павлов решает подняться, и шлет побудительный сигнал к ногам.

Он отчетливо ощущает, как нервный импульс, миновав хитросплетения структур головного мозга, быстро бежит внутри канала, образованного телами позвонков, где надо раздваивается, юрко ныряет в нужный нерв и бесполезно тычется в мышцы ног.

Ноги остаются неподвижными.

Павлову кажется, что он по горло находится в снегу. И внутри шкуры звериное начало может легко двигаться. Но внутреннее движение не может перейти во внешнее из-за окружающего снега. Он такой плотный, что все попытки подвигать руками или ногами бесполезны. Зато внутри шкуры пространство свободно, и можно вольготно двигать волчьими лапами.

«Вот она холодная вязкость стихотворного жирафа. Вот она, ловушка времени. Пойман временем в силки впечатлений и воспоминаний».

– Не волнуйся, милый. Так надо. Я расслабила твое усталое тело… Сейчас станет легче.

«Но откуда она все знает? Откуда?»

Пылающий жираф Вера опять возвращается, удобно складывается и садится рядом, почти касаясь коралловыми бусами бедра Павлова.

«Странное дело – мое тело не может двигаться, а тепло от розового коралла чувствую всей поверхностью кожи. Сопрягающее тепло пылающего жирафа извне поддерживает меня».

Вода в камине опять течет, но теперь ее движение плавно и равномерно.

«Оболочечник. Такое редкое морское животное. Оболочечник представляет собой большой мешок, внутренние стенки которого усваивают питательные частицы из воды. У него есть два отверстия. Через одно вода входит, а через другое выходит. И все, и больше ничего нет. Ни печени, ни мозга, ни сердца, ни почек, только стенки мешка и отверстия-сифоны. Оболочечник вечно висит в толще воды, балансируя по течению и пропуская через себя органические остатки. И всегда скорости входа и выхода питающих струй равны. А через меня проходят воспоминания и мысли. И в такт потоку, но невидимо для окружающих, колышется моя внешняя сфера. Я балансирую в потоке впечатлений».

И опять извне возникает знакомый голос.

– Добрый вечер! Ужин. Мясные биточки, пюре и чай.

* * *

Где-то вне нынешнего миробытия Павлова, Надя ответственно и успешно выполняет функции переводчицы. А сейчас она сидит на раскладушке, укутавшись почти до шеи одеялом. Посередине лба отчетливая красная полоса.

«Меченая. А метка напоминает плюс с двумя вертикальными черточками».

– После ухода Веры ты опять всю ночь просидел у окна. А теперь смотришь на мой лоб, пти гарсон. Да-да, знаю, красная отметина. Я, кажется, тебе про нее еще не рассказывала. Так вот, меня мама родила на русской печке. И сразу же уронила. А родственники в полном составе у той печки за накрытым столом сидели. С закуской и выпивкой ждали мальчика. Все было готово для праздника. Но родилась я, пур ту потаж… И все видели, как я головкой ударилась о лавку. Террибль, не правда ли? Кино, да и только… Приложилась как раз этим местом. Вот на всю жизнь и осталась отметина.

Надя, придерживая одеяло, садится под скрип пружин, протягивает руку к стулу, на котором аккуратно сложено нательное белье, и начинает одеваться.

– Нет, меня, конечно, осмотрели после падения со всех сторон, но, тре бьен, быстро успокоились, увидев, что никаких видимых повреждений нет. Все новорожденное тельце равномерно красненько было… А я и не плакала. Улыбалась и гулила на руках у повитухи. И все родственники тут же выпили и закусили, се бонн. Авек плезир.

«Интересно, а думает она по-французски или по-русски? Или для мыслей вообще нет языка? Нет, есть. Универсальный язык мыслей. Его знают все, но не все осознают это, только избранные».

А за окном жасминное величие, проникающее ароматом в комнату. Шмеля среди цветов давно уж нет. Однако голос Нади чем-то напоминает Павлову гудение того трудолюбивого насекомого.

«Не улетай, пожалуйста. Хватит неожиданных полетов. Подожди. Сначала я».

– Я росла, росла… Мне исполнилось три года, когда я чуть не утонула в пруду. Упала в воду с мостков, где бабы белье полоскают. Террибль, вроде бы, но… Ты знаешь, пти гарсон, как хорошо мне было, когда я была там, в воде! Тре бьен!

«Она по гороскопу Рыбы. Это водяной знак. Как и Водолей – знак Веры. И поэтому им хорошо в родной стихии. Это уже не мой мир. Это теперь только их мир. Мир Веры и Надежды».

Женщина надевает лифчик, и бледно розовый бутончик на вершине левой груди быстро мелькает яркой искоркой среди белого, прежде чем спрятаться в ажурном своде.