Предрассветная мгла не давала рассмотреть дно ущелья отсюда, с горного хребта. Но Каир-Хан нутром охотника чувствовал добычу. Маленькая речушка, болтающая сама с собой, скрывала посторонние шумы.
«Сюда ведет только одна дорога, да и отсюда тоже» – злобно думал Каир-Хан.
Шурави [2] могут появиться здесь с минуту на минуту. Выбора у них нет. Вызвав дозорных, Каир-Хан приказал быть начеку.
«Ну, кажется, успеваем до рассвета. Сейчас 3 часа 15 минут» – подумал командир спецназа Валерий Кузнецов, среди своих – просто Кузя.
Проводник, как будто уловив желание командира еще раз обсудить местонахождение базы с оружием, приблизился к Кузнецову и на чисто русском языке произнес:
– Все рассчитано, командир. База в трехстах метрах отсюда.
Проводник по имени Мухамад сразу же заслужил доверие командира, рассказав, что учился в Киеве на адвоката.
– Ребята! Подтянись! – дал команду Кузнецов.
Его школьный товарищ, с которым они были неразлучны с первого класса, Сережка Боровик тихонько спросил:
– Ну как ты, Кузя? Трусишь немножко? Сумеем уничтожить базу?
Кузнецов, закурив, сказал:
– Есть немного, чего греха таить. Страшна ведь наверно не смерть, а переход в это состояние. Да и вроде молодые мы, умирать. Что скажешь, Грибок?
– Не каркай, философ, – усмехнулся Сережка
– Ладно, – сказал Кузнецов. – Слушай мою команду. Походим к базе. Тихо убираем дозорных, а там – вперед и с песней. Взвод. Команда ясна?
– Да ясна, Кузя. Не выделывайся, – улыбнулся Боровик.
Солдаты тихо приближались к базе. Сомнений в успехе не было.
Каир-Хан скрепя зубы сказал:
– Сейчас мы вас встретим
Раздались автоматные очереди. Солдаты заняли круговую оборону. Вдруг Кузнецов обратил внимание, что душманы как-то странно себя ведут. Злобно, но явно лениво отстреливаясь, они почему-то уклоняются от боя.
Солдаты ворвались на базу. Там вместо складов с оружием они обнаружили поврежденные стволы тяжелых «ДШК» и еще груду никому не нужного хлама.
– Ловушка!!! – заорал Кузнецов. – Давайте мне сюда этого адвоката. Я сейчас его лично и пристрелю.
Кузнецов злобно оглядывал свой взвод, ненавидя все и всех.
– Командир, погоди, – сказал обычно немногословный Денис. – Нужно понять, что произошло. И куда подевался проводник?
В этот момент откуда-то сверху началась сильная стрельба. Кузнецов, взяв себя в руки, скомандовал:
– Разбиться на тройки. Занять круговую оборону. Сражаться до последнего!
Что было потом, помнилось с трудом. Земля горела адским пламенем. На глазах у Кузнецова Сережку разнесло на части. Сам Кузнецов был ранен в ногу. Двигаться становилось все труднее и труднее. Потом раздался взрыв и все закончилось. Взвода Кузнецова уже не существовало.
Кузнецов очнулся в госпитале, куда его доставили посланные на помощь вертолеты. Единственными его словами были: «Как вы могли так опоздать? Кто же все-таки затеял эту войну?»
Все попытки разговорить его оказались безрезультатными. Он молча лежал и смотрел в одну точку. Вернувшись домой, красавец Валерка Кузнецов не разговаривал ни с кем. Потом вдруг собрался, оставил родителям записку на столе: «Больше не могу. Простите» и исчез.
Куда только ни обращались его родители. С годами жизнь возвращалась в свое русло. Постепенно об Афгане стали забывать. Родители Валерки растили внуков от младшего сына. Как и бывает в жизни – остро болящее превратилось в тихо ноющее. Валеркина невеста Анна благополучно вышла замуж, вырастила двоих сыновей. Она часто ездит со своей школьной подругой Татьяной по экзотическим странам на необычные экскурсии…
В Латрунском монастыре день начинается задолго до рассвета. Ровно в три часа пятнадцать минут утра, когда предрассветная мгла окрашивает все в загадочно розовые цвета, а маленькая речушка внизу монастыря болтает о чем-то своем, заглушая посторонние звуки…
5
Василий Логинов, Москва
Баланс Павлова
«Отчего теперь так быстро проходят мои сны?»
Очередной – сколько было? – мучительно потом вспоминаемый, – зачем был? – сон уходил.
«Неужели нет никакого способа задержаться там? Ведь так хочется».
И в яви, еще только наполовину осознаваемой, еще не приобретшей свойств, навязываемых извне самодовлеющим вязким бытием, возникли и побежали чуткие импульсы.
Веерным следом снизу вверх шло, медленно растекаясь, нежное движение-прикосновение. Как будто невесомым перышком чертили по коже узор. Сложный, лишь на миг запоминаемый осязаемыми штрихами, узор, сменяющий убегающий сон.
«Это можжевельник. Очень маленький и плоский кустик можжевельника рядом с моей ступней. Ветер играет веточками. А они касаются кожи» – и тут Павлов услышал тихое жужжание.
«Или какое-то насекомое. Ползет по коже. Пусть это будет шмель. Пусть он проснулся вместе со мной. И теперь ищет тепла»
Павлов открыл глаза и одновременно почувствовал терпкий запах жасмина.
Солнце пробивалось ярким плоским лезвием сквозь щель, образованную неплотно сомкнутыми шторами.
Свет, преодолев тканевую преграду, сразу же распадался на спицы, а потом пыльными конусами раскрывался в пространстве комнаты.