Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

…обмерить, говорит отец господину Лаубе и снова засовывает руку в карман. Но так как из-за его волос им не удавалось приложить веревку вплотную к черепу для такого обмера, они обрезали их большими ножницами для бумаги. Которые (волосы) под их руками встали дыбом и торчали во все стороны. Что у кого-то волосы встали дыбом, это слова, которые слышишь на каждом шагу, можешь прочесть где угодно, можешь себе представить, но тут они эту поговорку, так сказать, воочию увидели, говорит отец господину Лаубе. На голове у господина Вейльхенфельда в Немецком Бочонке, когда они до него дотрагивались. Вдруг эта поговорка о волосах предстала перед ними не в каком-то там фигуральном смысле, а реально, можно пощупать. Вот здорово, у него действительно волосы дыбом встали, смотрите, стали они кричать и позвали еще других посетителей, сидевших в других комнатах и которым это тоже могло быть интересно. И обрезали у господина Вейльхенфельда его стоящие дыбом волосы, пока он не стал совсем лысый. И в таком виде они его тогда, говорят, отпустили домой, таким его жена печника Питша на улице видела. Она сначала его вообще не узнала и даже говорить с ним не могла, до того испугалась, говорит мама, когда мы уже обогнули пруд и подходим к утятнику. Только потом, когда увидела, что господин Вейльхенфельд стоит на месте, прислонившись к стене дома, и проводит иногда рукой по своему голому черепу, и плачет, она спросила, что с ним. Может быть, он упал и поранился, спрашивает она его. Потому что она не хочет спрашивать о его волосах, чтоб его не позорить. Ей с трудом удается уговорить его успокоиться, потому что его всего трясет. Пусть он немножко придет в себя и просто постарается позабыть об этом неприятном происшествии, о котором фрау Питш ничего не знает и поэтому судить не будет, пусть он посмеется над тем, что с ним стряслось. А он все время как-то плечами дергает, фрау Питш никогда еще не видала такого, а когда хочет что-то сказать, слова у него выговариваются до того невнятно, что фрау Питш приходится его все время переспрашивать. Из того, что она поняла, она половину сразу забыла, а может быть, просто не захотела мне сказать, говорит мама, обращаясь к отцу и к супругам Лаубе. Все же она потом вспомнила, что он то и дело вскрикивал: Вот, они меня замарали, они меня опозорили! И показывал на свою сорочку и на брюки. Так ведь совсем ничего не заметно, сказала фрау Питш и хотела его отряхнуть, но тут господин Вейльхенфельд вдруг совсем оцепенел, как деревянный стал и закричал: Не прикасайтесь ко мне, только не прикасайтесь ко мне! А когда он домой пришел, до самого утра только тем и занимался, что жег в своей кухонной плите все, что было на нем в Немецком Бочонке, все, к чему они притрагивались. Но из-за того, что ветра нет, там ничего не разгоралось, а только тлело, и под утро дом господина Вейльхенфельда стоял в огромном зловонном облаке черного дыма от его тлеющей одежды. В предрассветных сумерках низкие клубы дыма медленно тянутся по Хайденштрассе, над рыночной площадью и через келлеровский луг плывут из нашего города. Даже и сейчас смрад этот все еще чувствуется, и фрау Лаубе задается вопросом: Удастся ли когда-нибудь от него избавиться?

А отец успокаивает ее, еще до вечера, дорогая моя фрау Лаубе, все выветрится.

Вы вправду так думаете или просто так говорите, спрашивает отца фрау Лаубе.

Я вправду так думаю, отвечает отец.

Мы идем через галечный пляж, который скрипит под ногами, и все молчат, и отец, и мама, и Лаубе.

А они ему все волосы отрезали, спрашиваю я и трогаю себя за волосы.

Смотри-ка, говорит мама и останавливается, вы все слышали?

Значит, все, спрашиваю я.

Да.

А почему они ему их отрезали?

Ах, говорит мама и смотрит сперва на отца, потом на обоих Лаубе, но они этого тоже не знают или просто говорить не хотят. Ах, говорит мама, просто так.

А полиция, спрашиваю я дальше, она разрешила ему волосы отрезать?

Тут мама и отец и господин и госпожа Лаубе только усмехнулись чуть-чуть, а господин Лаубе сказал, что полиции все равно, что случится с волосами господина Вейльхенфельда, или с его носом, или ушами. Такими пустяками полиция не занимается. А почему это с его носом и ушами, спрашиваю я, потому что, наверное, все прослушал про нос и про уши господина Вейльхенфельда или уже опять забыл. Разве уши и нос теперь у него тоже испорчены?

Да, говорит господин Лаубе, и они тоже, и мы уже обошли пруд.