Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

А ведь она, потому что она помогает там, на кладбище, и сама выглядит словно залежалый труп, говорит отец маме и нам.

Это все, спрашивает сестра.

Да, говорю я, это все.

И снова спускаюсь по ступеням, а она идет за мной. Тень человека на стене уже исчезла. Но когда мы хотим пройти мимо гроба и фрау Абфальтер, она поднимает свою резиновую руку и кричит:

Ну-ка, стоп!

Доброе утро, фрау Абфальтер, здороваемся мы.

День добрый, говорит фрау Абфальтер, чего это вы здесь делаете?

Ничего, ничего не делаем.

Тогда ступайте-ка отсюда, живо, говорит она. Но не вздумайте гроб перегонять, это плохая примета. Ясно вам?

Да, говорю я, но сам уже обогнал, и сестра тоже. Мы мимо гроба протиснулись. Тогда фрау Абфальтер, потому что мы все-таки обогнали, еще ругается вдогонку и выгоняет нас своими длинными руками из дома, на волю, на задний двор, до самой садовой стенки, у которой дырки снизу. И мы теперь не можем надеяться, что нам повезет.

Извините, пожалуйста, кричу я.

Гроб, он хочет еще раз вылезти на дневной свет, но вот получится ли у него? А вдруг отец ошибся и господин Вейльхенфельд еще живой? Я слышу, как он стонет, вздыхает и переворачивается в своем гробу.

Слышишь, говорю я сестре. Он за нами смотрит.

Через дерево, спрашивает она.

Да.

Гроб потом все-таки проходит через узкую входную дверь. Потом гроб выплывает в задний дворик, а фрау Абфальтер руководит, как выносить надо. Такие дворы у нас раньше были. И кажется, потому что в нем теперь наш философ, что он стал не только тяжелее (это было бы естественно), но еще и длиннее (это было бы сверхъестественно). Его едва-едва удалось завернуть за угол дома, хотя тут даже фрау Абфальтер хватается за него своими резиновыми пальцами. И теперь его тащат через задний двор перед глазами всех соседей, которые тем временем принесли подушки и устроились поудобнее на своих подоконниках и бесцеремонно уставились на улицу. А потом, через проржавевшие ворота, на Хайденштрассе. Мы сидим на садовой ограде, и нам все это хорошо видно. Гроб, наверное, головой господина Вейльхенфельда, его горним миром вперед задвигают в катафалк, а потом останавливаются передохнуть. Ворота, небо, гробовщики — все останавливаются, все облегченно вздыхают.

Пошли, Гретель, говорю я, но она не хочет. Ну пошли, повторяю я и тяну ее за собой.

Держась за руки, одинаковыми шагами, не обгоняя гроб, выходим с заднего двора, сестра моя как будто окоченела от страха, фрау Абфальтер снимает резиновые перчатки, кучера закрывают ворота, соседи показывают на гроб, который лежит под все быстрей утекающим вдаль небом в катафалке, где очень просторно наверху, но и со всех других сторон он тоже удобный. И у него, точно так же как и у магазинов на Хелененштрассе, витрины такие стеклянные сделаны, чтобы видно было цветы, и венки, и гроб, но ведь цветов и венков никаких нет, так что витрины просто занавешены, и нам больше не видно мертвого теперь господина Вейльхенфельда. Когда черная лошадка увозит его от нас, прочь из города.

© 1986 by Hermann Luchterhand Verlag

© Перевод И. Ланина

Сара Кирш. Стихотворения из книг «Сто стихотворений» «Проселочные дороги»

Проселочные дороги

Мы не могли припомнить
Где вода
Уходит в грунт и на какой минуте
Мы следуем подземным потоком.
Цветы наверное давно увяли
Как серые ослы лежали горы
За пятым горизонтом. Мы катились
В блестящем пестром воздухе
По необъятной глиняной тарелке.

Зима

Пурпурные языки. Красный дым над домами.
Возносятся души, безумные, выжатые.
Купается в солнце кровавом коралловый лес.
Алые лестницы в небо взлетают.
Вороны. А может летят от ступени к ступени вороны сердца
К трону бесстрастного и беспристрастного Бога.

Земля