Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

Он мог полюбить какую-нибудь книгу из-за одной-единственной фразы. Но он мог и недолюбливать книгу из-за одной-единственной фразы. Он постоянно носил при себе книгу, в которой нашел такое высказывание: «Выдвинуть тезис, а потом сравнить его с действительностью и защищать его от действительности». Он повторял это снова и снова. Правда, если бы его спросили, кто это написал, ему пришлось бы взглянуть на обложку, чтобы ответить правильно. Однако никто его не спросил об этом.

Если кто-нибудь рассказывал о чем-то, что ему не нравилось (или казалось ему сомнительным), он обязательно спрашивал: «Кто это сказал?» А если рассказывали что-то, что ему нравилось (или с чем он сам был согласен), он молчал. Собираясь что-нибудь сказать, он говорил вначале: «Прервите меня сразу же, если вам что-нибудь не понравится. Не ждите конца фразы». Он ненавидел публичные выступления. И монологи. Он прочитал в воспоминаниях Веры Фигнер (которая принимала участие в покушении на Александра II и за это просидела двадцать два года в Шлиссельбургской крепости) одну мысль и был настолько потрясен актуальностью этой мысли, что постоянно подчеркивал ее в книге, хотя экземпляр был из городской библиотеки St. Gallen, из Biblioteca Vadiana. Он написал в Мюнхенское издательство с предложением о новом издании, но его отклонили. Тогда он написал в Берлин одной продавщице книг, он знал, что она в контакте с людьми, занимающимися незаконным печатанием. Она ему не ответила. Возможно, письма затерялись. За это время он дважды менял квартиру.

Теперь он жил у некоей мадам Никлос на Rue de Neubourg, 7, в центре города, он любил эти узкие грязные улочки: Rue de Chavannes, Rue de Boucheries, Rue de Fausses Brayes, особенно Rue de Temple neuf, но, быть может, лишь из-за названий, ведь это был, наверное, самый бедный квартал в Neuchâtel, в ближайшее время его намеревались снести. Комната стоила 100 франков, это все же было довольно дорого, зато позволялось пользоваться ванной (не в последнюю очередь именно из-за отсутствия ванной он покинул последнюю квартиру). Кроме того, мадам Никлос нередко приглашала его на ужин. Она была диабетичкой: почти постоянно подавалась несоленая рыба (отварная); почти всегда мадам засыпала после еды (за столом). Иногда посреди разговора. Она замолкала, долго смотрела на него отсутствующим взглядом, голова опускалась, в последний момент подпертая рукой. И так она сидела потом не двигаясь. «Сахар в крови», — сказала она однажды, извиняясь, когда он терпеливо просидел рядом с ней пятьдесят минут и не двигался, сахар вечером быстро падает, это создает усталость. Потом, уже зная, в чем дело, он вставал и шел в свою комнату. Продолжал чтение воспоминаний Веры Ф.

Власть и террор он ощущал (как и она) как бремя совести и одновременно как печальную необходимость.

В пять часов вечера в нашей квартире появились Суханов, Грачевский и Кибальчич, чтобы всю ночь работать над изготовлением бомб. Вечером я уговорил Перовскую лечь спать, чтобы к утру она набралась сил, а сам работал с тремя мужчинами до двух часов ночи. Всю ночь горели лампы и огонь в камине; мужчины работали ночь напролет. Когда Перовская и я в семь часов проснулись, были готовы две бомбы. Перовская отнесла их на квартиру Саблина в Телешной; потом ушел Суханов; под конец я помогал Грачевскому и Кибальчичу, которые наполняли две оставшиеся жестянки взрывчатой смесью, а Кибальчич унес их.

Первого марта в 8 часов утра, после пятнадцатичасовой работы трех человек, бомбы были готовы. В 10 часов на квартиру Саблина пришли: Русаков, Гриневицкий, Емельянов и Тимофей Михайлов. Перовская дала им четкие указания, где они должны стоять и, после того как с царем будет покончено, где они встретятся.