Альманах «Российский колокол». «Новые писатели России». Литературная премия М. Ю. Лермонтова. Выпуск №4

Спустя какое-то время начал аккуратно массировать лапками сердце любимой. Надежда таяла, как мороженое под теплыми лучами солнца! Кот Васька, роняя крупные слезы, несколько раз слегка, укусил ее за шею. Может быть, Маша просто крепко спит?! Когда он понял, что она мертва, свернулся клубочком, лег рядом, положив на остановившее сердечко мордочку, залитую слезами. Больше не бегать с Машкой наперегонки, не гонять голубей, не половить воробушков. Не попить из одной миски теплого парного молока!

– Это надо же! Жалко беднягу! Прямо как в песне «Лебединая верность»! – прошептала одна женщина.

Вернулся владелец авто. Картина, представшая перед глазами, сильно потрясла Шилова. С трудом сдерживая вдруг внезапно нахлынувшие слезы, подумал: «Как же я так мог? Задавить кошку?» – сел в машину и уехал.

Толпа, оставляя позади эхо голосов, постепенно расходилась. У каждого были свои дела. Только Васька, не обращая никакого внимания на ночную жизнь города, дремал до зари на трупе Машки, пытаясь оживить ее своим горячим дыханием.

Рано утром дворник, мужчина лет пятидесяти, убирал улицу. Небрежно и брезгливо поднял труп кошки, запихнул в мешок. Пополнил им большой груз мусора. Васька шипел на него, вцепился когтями в руку мужчине, оставляя ссадины на кисти руки.

– Да пошел ты! – прошептал дворник. Швырнул его на тротуар.

Мусорщик загрузил мусор и повез на окраину города сжигать. Васька бежал вслед за КАМАЗом, пока хватало сил, до места назначения. Когда труп Машки бросили в огонь, кинулся за ней.

– Ух ты! Какой верный! А люди сейчас так могут любить?! – тихо сказал мужчина самому себе, почесывая затылок.

Наталья Петровна одинокая женщина, лет шестидесяти, пенсионерка. Всю жизнь проработала на заводе во вредных условиях. Дети с внуками давно разъехались и лишь изредка навещали старушку. Женщина долго ждала Ваську и Машку – и молока полную миску налила, и мясо отварила, и «Вискас» насыпала, и не дождалась, уснула на старом скрипучем диване. Через неделю соседка принесла Натальи Петровне двоих пушистых котят. Они скрасили угнетающее одиночество доброй старушки.

В тот злополучный вечер Сергей вернулся в шикарную квартиру и впервые за все время дал полную волю слезам, упав на пол. Летняя ночь разделила с ним горькие минуты одиночества.

Второе рождение Повесть

Давно это было.

Декабрь тысяча девятьсот девяностый год. Мне девять лет, детдом.

Нас было шесть человек. По воле судьбы или по воле Божьей, кто как понимает, мы были вырваны из теплой, уютной среды. По наставлению невропатологов и озабоченных родственников первого сентября приехали в город Н… в Пензенской области. В школу-интернат, с родителями в первый класс. Лена Нестерова, Мещерякова Олеся и я. Носили на себе клеймо «домашние». Отношение со стороны детдомовцев – Канищевой Алены, Клячкиной Иры и Шабалкиной Анны носило враждебный характер. Их бросили родители по своим каким-то причинам. Самый важный аргумент: «Не смогу воспитать этого ребенка! Я совсем одна! Кто мне поможет?!» Хотя лично у меня до сих пор не укладывается в голове: «КАК МОЖНО БРОСИТЬ НА ПРОИЗВОЛ СУДЬБЫ РЕБЕНКА, КОТОРОГО ТЫ НОСИЛА ПОД СЕРДЦЕМ?!» Простите, мамы! Не понимаю!

Комната, в которой нам довелось жить, была довольно большой и светлой, чем-то похожей на больничную палату. Находилась на первом этаже, в первом отделении. Два огромных окна смотрели в наш яблоневый сад. В ясную погоду на сером пыльном стекле танцевали солнечные блики, а в проливной дождь капли через трещины стекали на подоконник.

Мрачность темно-голубых стен, грязь окон скрывали красивые цветы в горшочках. Маленькие и большие, они стояли по пять-шесть штук. Днем радовали глаз, а ночью под микроскопом детского воображения, превращались в чудовище наподобие Крюгера. Серебряный свет луны предавал некую таинственность ночным обитателям нашей комнаты. Мы, покрытые потом, укрывались одеялом, тряслись от ужаса и страха до тех пор, пока не засыпали.

Напротив окон, отделенные тремя кроватями, размещались ниши (шкафы, сделанные в стене) с правой и с левой стороны. В середине комнаты – входная дверь, покрытая белой краской. Перед ней стол и небольшое зеркало, прибитое к стене. Между коек темно-коричневые тумбочки. Деревянный скрипучий пол с облупившийся краской дополнял не совсем комфортный интерьер казенного дома.

По семейным обстоятельствам меня привезли после первого сентября. Хорошие кровати у стен и посередине комнаты уже были заняты. Пустовала одна кровать у окна, с левой стороны, на нее меня и положили. Ночью холодный ветер проскальзывал в узкие щели, дул мне в спину. Даже неподъемное казенное одеяло не всегда спасало от сквозняков.