Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «По следам „Книжной Сибири“»

Сенокосная страда – настоящий праздник работящей крестьянской семье. Не будь в хозяйствах скотины, его надо было бы придумать. Выезжали на тот праздник в Петров день – двенадцатого июля – на лучшие из лучших Зейские покосы. Подготовка к выезду начиналась загодя, за неделю. Давид Васильевич готовил инвентарь – косы, вилы, грабли, Прасковья Ивановна – гору продуктов, солила мясо и сало в малых бочонках. Сало применялось в разных видах – соленое, вареное, копченое и жареное; им же шпиговалось говяжье или баранье мясо. Частенько сало готовилось в виде обжаренных шкварок. Кондитерские вертуны она тоже обваривала в сале. Заготовляла бобовые, фасоль и чечевицу, не забывала о помидорах, моркови и тыкве.

На Зейских хуторах, что от Успеновки в двадцати пяти километрах, брали в аренду сенокосы, нанимали местных косарей, помогавших косить, убирать и стоговать сено. Косили бригадой вместе с семьей Николая и его сыновьями-богатырями, Спиридоном и Алексеем, сразу на два двора. Останавливались на большом бугре, откуда открывалась красота безмерная с видом на Зею и на множество озер, в коих теснилась рыба, напрашиваясь на улов. Самое большое из них называлось Гусиным, но рыбы в нем было не меньше, чем гусей.

Иванка и рад был стараться, таская из травянистых заводей гольянов по полкило. Как-то попался калужонок аж на пятнадцать килограммов, которого смогли вытянуть вдвоем с Алексеем, здоровенным двоюродным братом. Настоящая калуга, рыба семейства осетровых, водилась в Амуре и достигала шести метров длиной. То была рыба так рыба, под стать Амуру-батюшке, ее бы даже Алексей не вытянул, скорей, наоборот. У Иванки и других забот был полон рот. Верхом на лошади возил на березовых волокушах копны к зародам и стогам, служил поваренком, а в полдник заваривал чай и разносил его косарям. Так его и звали: Иванка-пострел – везде успел.

В 1929 году эта покосная страда обернулась народу натуральным кошмаром. Стояла жаркая летняя погода, сенокос в разгаре, когда над Зейскими лугами пролетел самолет, разбрасывая листовки с призывами спасаться от скорого наводнения. Обсудили небесную новость, запрокинув головы и попялившись во все глаза на чистый небосвод.

– Ни облачка на небе, – поделился метеонаблюдениями Николай.

– Опять предсказатели начудили, – в поддержку брата высказался Давид.

Косари продолжили работу, но в этот раз синоптики оказались на редкость точными в прогнозе, что тоже бывает. Уже к вечеру началось такое, что небо показалось с овчинку. Со стороны Зеи, находившейся от бугра в пяти верстах, не больше, на луга хлынул мощный водяной вал, сметающий все на своем пути. Это было страшное зрелище. У перепуганных покосников вода выступала прямо из-под земли, только наступи на нее мягкими ичигами, а из-под лошадиных копыт вырывалась фонтанами. Поверх земли ее еще не было, но вода шла под землей, разрывая дерновые покровы. Последние копны вывозили с низин на бугор в панике, когда вода доходила лошадям по колено. Ичиги, легкие обувки с онучами, шитые из сыромятной кожи, промокли насквозь.

Провели тревожную ночь в шалашах, надеясь переждать наводнение на бугре, но к утру проснулись от дождя, который лил на покосников как из ведра через проемы шалашной крыши. В пустотах виднелась серая мгла, низвергающая хляби небесные. Куда подевалась крыша? Выскочив наружу, увидели, что крышу доедают кони, перебравшиеся с низины, сплошь покрытой водой, на спасительный бугорок. Они и решили, что балаган хозяевам уже ни к чему, и без него открылось представление краше некуда. Низина была уже не низиной, а морем, разлившимся на десятки верст, а бугор оказался малым островом размером на сто – двести метров. Все-таки напророчили синоптики всемирный потоп, будь они неладны! Стало жутко.

Как выяснили позже, при одновременных выпадах ливневых дождей и таянии горных снегов, тоже вызванном дождями, вал воды, набирая силу по притокам, ринулся по руслу реки Зеи высотой до восьми метров, разливаясь на десятки и сотни километров окрест. В бурных потоках плыли деревянные постройки, стога и груды хлама, масса погибшего скота и целые дома, на крышах которых сидели люди, взывая о помощи. Кто бы им помог?

Село Мазаново, размещавшееся в низовьях Селемджи, на левом берегу Зеи, было сметено водой. После опустошительного наводнения его перенесли на бугор, от прежнего места на восемь километров, и назвали Новокиевским Увалом. Там преобладали украинцы, у них бугор назывался увалом. Благовещенск был затоплен почти весь, по улице Большой, позже ставшей улицей Ленина, плавали катера речной флотилии, подбирая, кого удастся. Плыли утопленники.