Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Свеча горела на столе…»

Весь день она не могла оторваться от родных лиц, а на ночь поставила портреты в кресла напротив своей кровати и зажгла свечу, чтобы видеть их всякий раз, когда просыпалась.

* * *

Декабристы не смирились с невыносимыми условиями содержания в тюрьме. Они добивались того, чтобы с ними обращались достойно. После настойчивых требований с них сняли кандалы, а затем разрешили завезти в острог книги и построить семь дополнительных домиков для их содержания. По вечерам тюрьма замирала; декабристы, забыв обо всех тревогах, вели научные дискуссии на самые разные темы, от мореходства до медицины.

В тот период Чита стала центром, столицей нравственной силы страны – всё внимание тогда было приковано к декабристам, треть из которых были героями войны 1812-го и походов 1813–1814 годов. Забайкальская каторга для многих из них стала не только наказанием, но и школой народной жизни. Яснее и точнее всех это выразил М.С. Лунин: «Настоящее поприще наше началось со вступлением нашим в Сибирь, где мы призваны словом и примером служить делу, которому себя посвятили». Большинство декабристов в ссылке оставили революционную деятельность и занялись просветительством.

Миновал февраль, март, в апреле солнце растопило снег, и в начале мая всё вокруг покрылось лиловыми подснежниками – ур-гуйками, как называли их местные жители. А потом сопки вокруг Читы окутались сиренево-розовыми облаками цветущего багульника. Ледяная, морозная Сибирь, куда они ехали со страхом, исчезла. Зазеленела тайга, луга вдоль рек Ингоды и Читинки покрылись цветочным ковром. Первое лето выдалось жарким. Невдалеке от Дамской улицы было небольшое Банное озеро, названное так потому, что на противоположном его берегу стояло три бани. Вода в нём была чистой, прозрачной и в летнее время прогревалась до самого дна. Банное озеро стало местом, где декабристки любили проводить время, купаться, стирать бельё. Даже здесь, в далёком, чужом для них краю, они старались не унывать, получать хотя бы немного радости и удовольствия.

Летним вечером в дом к Трубецкой пришли Александра Муравьёва и Мария Волконская. На дощатом чисто выскобленном и вымытом столе, медленно оплывая, горела свеча. Женщины сидели напротив княгини на лавке, внимательно наблюдая за её действом. Екатерина Ивановна, макая перо в чернильницу, писала письмо не к родным, не к друзьям. Послание было к Бенкендорфу. Они в который раз обращались к шефу жандармов и просили его об одном: «…Позвольте нам присоединиться к просьбе других жен государственных преступников и выразить желание жить вместе с мужем в тюрьме».

Порыв ветра распахнул окно и бросил в комнату пригоршню лепестков отцветающей под окном черёмухи. Неяркий огонёк свечи затрепетал, едва не погаснув.

– Боже, до чего же ты дошла, Россия Николая, ежели женщина должна воевать за право жить в тюрьме! – не выдержав, сердито произнесла княгиня Волконская.

– Самое главное, Маша, чтобы и в этот раз нам не отказали, – попыталась успокоить её Александра.

– Иркутский губернатор не давал мне лошадей, когда я ехала в Нерчинскую каторгу. Угрожал, отговаривал ехать к мужу. Тогда я сказала ему, что Церковь наша почитает брак таинством, и союз брачный ничто не в силах разорвать. Жена должна делить участь своего мужа всегда – и в счастии, и в несчастий, никакое обстоятельство не может служить ей поводом к неисполнению священнейшей для неё обязанности. Услышав это, губернатор перестал мне препятствовать и отпустил с миром – видно, понял, что есть над нами власть куда как выше Государевой, – не отрываясь от письма, произнесла княгиня.

– Когда мне пришлось оставить на свекровь Катеньку, Лизу и Мишу, сердце моё разрывалось от боли, я понимала, что едва ли когда их ещё увижу. Но остаться в России и жить там, в прежней роскоши, удовольствии, но с убитой душой, – не смогла. Я стремилась сюда, чтобы разделить страдания Никиты и хоть немного облегчить его скорбь, – тихо промолвила Александра.

– Мои родные не отпускали меня. Отец, провожая, крикнул вслед: «Прокляну! Если не вернёшься через год». Да мне лучше заживо лечь в могилу, чем лишить мужа утешенья, а потом за это навлечь на себя презренье сына! – воскликнула Мария Николаевна. – Мы добьемся, чтобы наши семьи воссоединились. Пусть в бедности, но мы будем вместе!

Разрешение было получено незадолго до перехода на новое местожительство в Петровский Завод, или, как его кратко называли, – Петровка.

* * *

Все женщины были необыкновенно дружны. Александру между собой они в шутку называли «Мурашкой». Неугомонная, стремящаяся всем помочь, жена Никиты Муравьёва стала всеобщей любимицей. По просьбе Саши Екатерина Федоровна постоянно высылала краску и бумагу для Николая Бестужева, который начал создавать галерею портретов своих соузников. Её стараниями в Чите открылась первая аптека. Она стала выписывать медикаменты и травы для медицинской практики доктора Вольфа.