Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Свеча горела на столе…»

Она мчалась сюда, на край света, надеясь обрести счастье рядом с любимым. Однако по приезде ее уведомили, что видеться с мужем можно будет не чаще двух раз в неделю, в присутствии офицера. Но и это известие не сломило её. На кратковременных свиданиях она старалась быть спокойной, радостной, ласково и тепло улыбаясь мужу.

Она купила небольшой деревянный дом недалеко от острога, чтобы кроме установленных законом свиданий иметь возможность каждый день хотя бы издалека видеть мужа. Ей, выросшей в окружении нянек и слуг, приходилось теперь самой рубить дрова, носить воду на жестоком морозе, когда руки в варежках примерзали к коромыслу и дужке. Солдаты, охранявшие крепость, всегда старались ей помочь, когда же она предлагала им за это деньги, возмущённо отмахивались:

– Что вы, барыня, грех великий!

Вместе с приехавшей с нею горничной Лизой Александра Григорьевна осваивала все премудрости кулинарного искусства, пекла хлеб и ватрушки, варила обеды для мужа и его товарищей – арестанты питались артелью, вскладчину.

В читинском остроге было два десятка изб и несколько казенных строений. Здесь отбывали каторгу более семидесяти революционеров. Теснота, бледный свет, звон кандалов, насекомые, скудное питание, болезни раздражали людей, и без того измученных тяжёлым трудом. За неимением в Чите рудников арестанты выполняли различные работы, прокладывали новые дороги, улучшали старые, засыпали овраги, а в морозы работали на ручных мельницах.

Приезд Муравьевой в Читу вызвал радостное оживление среди арестантов, к тому времени сильно изнуренных и ослабевших.

Тяжелее всего революционеры переносили изоляцию. Николай I хотел заставить забыть имена осужденных, изгнать их из человеческой памяти.

Арестантам переписка была строжайше запрещена. Саша писала письма их родным. Эти письма, с мельчайшими подробностями быта арестантов, их мыслей, их душевного состояния, для родных были единственной связующей ниточкой с далекой, почти несуществующей Сибирью.

Вскоре одиночество Муравьёвой было прервано приездом из России других декабристок: Натальей Дмитриевной Фонвизиной, Елизаветой Петровной Нарышкиной, Александрой Ивановной Давыдовой. Из Нерчинска вслед за мужьями в Читинский острог приехали Мария Николаевна Волконская и Екатерина Ивановна Трубецкая. С приездом женщин жизнь узников изменилась. Замысел власти на изоляцию бунтовщиков был разрушен.

В далекой Сибири эти хрупкие на вид женщины начали строить свою новую жизнь и вместе с декабристами-каторжниками и ссыльнопоселенцами самоотверженно несли свой крест. Жены декабристов – дочери из известных дворянских родов – держали себя гордо, свободно и подчеркнуто независимо в отношении сибирского начальства, большого и малого, которое не только вынуждено было считаться с ними, но и боялось их.

Они поселились в деревенских избах вокруг огороженной частоколом тюрьмы. Позже эту улицу назовут «Дамской». Женщины сами готовили еду, ходили за водой, топили печи. Полина Анненкова вспоминала: «Дамы наши часто приходили ко мне посмотреть, как я приготовляю обед, и просили научить их то сварить суп, то состряпать пирог».

Свидания с мужьями разрешались всего лишь два раза в неделю в присутствии офицера. Поэтому любимым времяпрепровождением и единственным развлечением женщин было сидеть на большом камне напротив тюрьмы, чтобы иногда перекинуться словом с узниками.

Женщины быстро сдружились, хотя были очень разные. Общей любимицей для всех стала Александра Муравьева. Ни одна из декабристок, пожалуй, не удостоилась столь восторженных похвал в воспоминаниях сибирских изгнанников.

«В делах любви и дружбы она не знала невозможного: ей все было легко, и видеть ее была истинная отрада… Душа крепкая, любящая поддерживала ее слабые силы. В ней было какое-то поэтически возвышенное настроение, хотя во взаимоотношениях она была необыкновенно простодушна и естественна. Это и составляло ее главную прелесть. Она всегда умела успокоить и утешить – придавала бодрость другим. Для мужа она была неусыпным хранителем и даже нянькою», – вспоминал о Муравьёвой Пущин.

И все-таки эмоционально Саша была слаба. Пугалась многого, многое ее расстраивало. «Я старею, милая маменька. Вы и не представляете себе, сколько у меня появилось седых волос», – писала она домой. Тоска по оставленным детям нестерпимо мучила её. Чтобы как-то утолить это чувство, она попросила свекровь заказать хорошему художнику портреты Кати, Лизы и Миши. В октябре 1827 года пришла посылка от Екатерины Фёдоровны.