Альманах всемирного остроумия №1

Тальма одевался, готовый ехать в театр. К нему вошла актриса Р., красивая женщина, хотя и не первой молодости. Увидев ее, Тальма замахал руками, потом зажал уши и сказал: «Нет, петь, нет! Тысячу раз нет!» Актриса засмеялась. «Ну, ну, полно, голубчик, кобениться. Ведь это просто капризы. Ты же не захочешь нанести театру убыток в 6000 франков» – «Зачем они поставили мое имя на афише без моего согласия? – твердил упрямый трагик, – я устал играть всю неделю, мне надоело плясать под их дудку. Они засылают тебя, потому что знают наши дружеские отношения, но это не поможет: я играть завтра не буду!» – «Тальма!» – «Нет!» – «Голубчик Тальма». – «Не искушай, меня». – «А! если так, то вот тебе! – и обвив руками его шею, она крепко его чмокнула. – «Спасибо, спасибо, милый товарищ, ты согласен, я это вижу и бегу порадовать директора». Тальма расхохотался и дал согласие.

* * *

Знаменитый композитор Берлиоз[105] тщетно ожидал достойной оценки при жизни; его великие творения не находили поклонников и современники оставались глухи к его несомненному таланту. «Время придет», – говорил он друзьям, досадовавшим на такое равнодушие публики.

«Время пришло! – сказал он за нисколько часов до смерти: – я умираю».

Он был прав.

* * *

В царствование Людовика ХVIII на сцене поставили прекрасную комедию Рожера «Адвокат». Когда автор ее, как новый член Французской Академии, представлялся королю, последний принял его чрезвычайно ласково и, говоря о сочувствии публики к его будущим пьесам, он прибавил с улыбкою: «К тому же за вас порукой ваш «Адвокат».

* * *

Актер Бобург был чрезвычайно некрасив лицом и когда в трагедии Расина «Митридат», в 3-м действии, девица Лекуврер произнесла известный стих:

«Государь, вы изменились в лице!»

Какой-то шутник закричал из партера: «Слава Богу, поздравляю!»

* * *

Знаменитый английский актер Кин[106] был иногда чрезвычайно рассеян и нередко во время лучших своих моментов делал непростительные промахи. Таким образом, играя однажды роль Баланса в комедии «Наборщик рекрутов», он, обращаясь к актрисе, исполнявшей роль дочери судьи, сказал: «Сильвия, который тебе год был в день свадьбы твоей матери?» Смущенная актриса не знала что отвечать, тогда Кин, как бы спохватись, прибавил: «Я спрашиваю тебя, дитя мое, который был тебе год, когда мать твоя родилась?» Видя, что партнер ее впал в припадок рассеянности, из которого не может выпутаться, актриса возразила очень спокойно: «Не могу вам дать ответа на ваши оба вопроса, господин офицер, но известно мне только, что мне было четыре года, когда мать моя умерла».

* * *

Актер Кольбрен с детства уже показывал большая драматические способности, так что, когда на сцену ставили драму «Избиение младенцев», директор театра Мейер пожелал, чтобы он исполнил роль понятливого мальчика, которого мать защищает от убийц и, видя поднятый над ребенком меч, хватает зубами руку злодея. Меч падает, мальчик хватает его и вонзает сердце воина, намеревавшегося его убить. Роль без бессловесная, но преисполненная драматизма. Маленький ростом Кольбрен был вполне способен выполнить ее, но, paзумеется, не создать, и старшие обязаны были растолковать ему приличную мимику. Мальчик не мог понимать, чего от него требовали, и вместо того, чтобы в страхе и ужасе вбегать на сцену, преследуемый убийцами, ребенок на репетициях преспокойно входил медленным шагом, засунув руки в карманы панталон. Мейер горячился, одергивал, бранил бедного мальчика, кричал на него, а тот все-таки не понимал чего от него хотят и чего он должен пугаться. «Погодите, – сказал актер Монтиньи, – я растолкую по-своему этому сморчку, как он должен выходить на сцену в этой роли!» И взяв мальчика за руку, он поставил его за кулисами в нескольких шагах от входа, потом отoшел от него и, украдкой вынув плетку, вдруг хлестнул его по спине. Испуганный ребенок, стремглав бросился вперед и инстинктивно бросился в объятия актрисы, игравшей роль его матери, с выражением такого ужаса на лице, что Мейер пришел в восторг, а присутствующие осыпали рукоплесканиями невольного актера. Монтиньи после того приласкал ребенка и спросил: «Понял?» – «Да, да, – сказал мальчик, – искоса поглядывая на лежавшую на земле плетку, – не забуду теперь никогда моего первого успеха?»

* * *

Когда Барон, один из знаменитейших актеров французской сцены, должен был изображать характер мрачный и суровый, то он за кулисами омрачался сам, ругаясь не только со служителями, но и со своими товарищами того и другого пола так, что иногда дело доходило до серьезной брани. Это он называл «уважать партер».

* * *