Альманах всемирного остроумия №1

Алоизий Жулковский, актер варшавского театра, признаваем был знатоками драматического искусства одним из первых комиков в Европе. Игра его физиономии и телодвижения были так необыкновенны, что заставляли зрителей-поляков и даже иностранцев, не понимавших польского языка, смеяться при первом появлении его на сцене. Должно заметить, что он отнюдь не кривлялся, не ломался и не изменял голоса и походки и вовсе не употреблял унизительных для талантливого артиста, приличных лишь гаерам средств смешить раек. Он играл с необыкновенным простодушием и с какою-то непринужденностью, умел в каждом положении найти комическую сторону и часто ничего не значащим словом или движением, одним взглядом, ужимкою одушевлял свою роль и возбуждал всеобщий хохот. Жулковский сверх того был очень хорошим драматическим писателем; все его комедии и водевили имели успех, преимущественно потому, что основаны были на местных нравах. Но более всего Жулковский славился в Варшаве своими острыми словами, анекдотами, каламбурами и песенками, которые он сочинял на всякий необыкновенный случай. Он сперва издавал в неопределенные сроки «рукописную газету» под странным заглавием: «Не давай своего, не тронь чужого». Это было собрание острых слов, городских анекдотов; собрание заграничных известий, рассказанных в форме эпиграмм, каламбуров, загадок и проч. Этой газетой Жулковский содержал семейство своего слуги, который обегал все лучшие трактиры Варшавы в обеденное время, читал вслух статьи своего хозяина и получал кое-какое вознаграждение, иногда довольно-таки крупное, когда застольной публике особенно что-нибудь нравилось из статей сценического их фаворита Жулковского. Потом Жулковский стал печатать эти листки то под названием «Potpourri», то «Момуса», Этот остроумный и благородный человек, бойкий писатель и прекрасный комический актер умер в Варшаве в 1823 году.

* * *

В начале 20-ых годов (XIX в.) в театрах России была партия хлопальщиков, во главе которой стоял отставной разудалый ротмистр Чубаров, который делал нередко репетицию аплодисментов и вызовов и отряжал наемных хлопальщиков в галереи, где по условленному знаку они должны были дружно рукоплескать или восклицать. В один прекрасный вечер надобно было поддержать выход танцовщицы Зубовой в балете. Случилось так, что пред ее появлением на сцену вышла совсем незначительная танцовщица. Чубаров в эту самую минуту, в рассеянности, выдернул платок из кармана; верхние парадизные хлопальщики приняли это движение за условленный сигнал и произвели такой оглушительный приём, что бедная танцовщица была смущена до крайности и в недоумении скрылась за кулисы.

* * *

В ролях комических стариков актер Бобров был неподражаем. Его фигура, голос, манеры чрезвычайно способствовали к исполнению таких ролей. Шаховской[130] первый направил его на это амплуа; прежде Бобров играл в трагедиях и драмах тиранов и злодеев. Когда российская сцена лишилась даровитого Рыкалова, Шаховской сказал Боброву: «Ну, Елисей Петрович, теперь по всем правам следует тебе запять Рыкаловское место». – «Помилуйте, князь, – возражал Бобров, – да я ведь буду смешон в этих ролях». – «Этого-то мне и надо!» – сказал князь. И действительно, Шаховской мастерски, чутьем знатока сцены угадал в простой речи Боброва истинный комизм.

* * *

В 1819 и 1820 годах в театре было множество постоянных посетителей из петербургской молодежи, довольно праздной, богатой и проказливой. Это общество в шутку называло себя левым флангом. Эти театралы обыкновенно аплодировали от души актрисам и танцовщицам и возглашали вызовы преимущественно хорошеньких и ловких актрис и танцовщиц, конечно однако и небесталанных. Между этими театралами был гвардейский улан Яхонтов, повеса из повес, не сходивший почти с гауптвахты. Он часто приезжал из Стрельны для ухаживания за артистками. Однажды, узнав, что в Большом театре приготовляется великолепный балет, шалун этот взял себе билет в кресла, и поутру, когда шла репетиция, пробрался в залу и сел на свое место. Директор кн. Тюфякин, бывший в это время на сцене, заметив Яхонтова, сидящего в креслах, послал чиновника сказать ему, чтоб тот вышел, потому что на репетиции никто не допускается. – «Я сижу на своем месте», – отвечал Яхонтов и показал билет. – «Да это билет для вечера, а теперь утро, идет проба». – «Так что ж такое? – возразил театрал, – я приехал в Петербург нарочно для балета, я уж отобедал и дождусь здесь представления, потому что не уверен, чтоб не попался под арест до вечера; а в таком случае не попаду в театр и деньги мои пропадут?» – Князь Тюфякин покачал головою и велел оставить его в его кресле.

* * *