Альмарик

Когда меня вывели на улицы Котха, уже опустилась ночь. Я с удивлением взирал на высящиеся надо мной стены, рядом с которыми люди выглядели карликами. В Котхе все было выстроено в героическом масштабе. В то же время ни стены, ни величественные здания не выглядели непропорционально высокими, просто они были чрезвычайно массивны. Меня привели в своего рода амфитеатр, расположенный у внешней стены. Овальная площадка была окружена огромными каменными плитами, ступенчато поднимающимися вверх, образуя места для зрителей. В центре — земляная арена, поросшая короткой травой. Она была освещена светом факелов и обнесена ограждением из переплетенных кожаных ремней, видимо, чтобы состязающиеся не размозжили головы о камни, окружавшие арену.

Зрители уже собрались, мужчины заняли места на нижних ступенях, женщины и дети — на верхних. Мой взгляд блуждал по лицам, заросшим растительностью и безволосым, и, узнав одно из них, я испытал странное удовольствие: на меня внимательно смотрели темные глаза Эльты.

Следуя указаниям Тхэба, я вышел на арену, думая о допотопных кулачных боях на моей планете, проводившихся на грубых рингах, возведенных, как и этот, на голой земле. Тхэб и другие сопровождавшие меня воины остались снаружи. Старый Хосутх, сидящий на установленном в первом ряду и покрытом шкурами леопардов высоком резном камне, угрюмо возвышался надо всеми.

Я посмотрел на усыпанное звездами сумеречное небо, странная красота которого никогда не переставала завораживать, и нелепость происходящего заставила меня рассмеяться — мне, Исайе Керну, предстояло потом и кровью завоевать право на жизнь в этом враждебном мире, даже не снившемся людям Земли.

С другой стороны к арене приблизилась группа воинов, среди которых вырисовывалась огромная фигура Гхора-Медведя. Он пристально посмотрел на меня через ограждение, его волосатые ручищи взялись за ремни, в следующее мгновение он, перелетев через них, встал передо мною — само олицетворение свирепости, — раздраженный тем, что я имел наглость выйти на ринг прежде него.

Старый Хосутх, возвышаясь над нами на своем грубом троне, поднял копье. И, едва сверкающий наконечник вонзился в грунт за пределами ринга, мы бросились друг на друга — стальные массы из костей и мышц, преисполненные жестокой жизненной силы и страсти к разрушению.

Мы были обнажены, если не считать кожаной набедренной повязки, больше напоминавшей портупею, чем одежду. Правила борьбы были просты: не разрешалось наносить удары кулаками, коленями или локтями, бить ногами, кусаться и выдавливать глаза. Помимо этого было разрешено все.

При первом же столкновении с волосатым телом я понял, что Гхор сильнее Логара. Он был в более выигрышном положении — ведь я не мог использовать свое лучшее оружие — кулаки.

Гхор, эта волосатая гора железных мускулов, двигался с проворством огромной кошки, а обладая опытом подобных схваток, знал трюки и приемы, неведомые мне. Кроме всего прочего, его круглая голова росла почти из плеч, и практически невозможно было провести захват короткой толстенной шеи.

Я спасся благодаря тому, что, ведя дикий образ жизни, закалился до степени, недостижимой для человека в цивилизованной среде. Гхор уступал мне в быстроте и, самое главное, в выносливости.

О самом бое можно рассказать немногое. Казалось, что время остановилось и слилось со слепым туманом разрывающей и рычащей вечности. Зрители замерли, не слышно было никаких звуков, кроме нашего рваного дыхания, потрескивания факелов на легком ветерке, ударов ног о землю или при столкновении тел. Силы были слишком равны, чтобы кто-нибудь быстро получил преимущество. В отличие от борцовских схваток на Земле, здесь не могло быть и речи о касании лопатками пола. Схватка будет продолжаться до тех пор, пока один или оба соперника не свалятся без чувств или замертво.

Вспоминая выносливость и нашу неутомимость в том бою, я до сих пор не перестаю поражаться. Было уже за полночь, а мы все еще терзали друг друга. Когда мне в конце концов удалось вырваться из смертельного захвата, все вокруг затянулось красной пеленой. Некоторые мускулы онемели и стали бесполезны. Из носа и рта текла кровь. Мои глаза наполовину ослепли, а голова раскалывалась от удара о твердую землю; ноги дрожали, я судорожно глотал ртом воздух. Но и Гхор был не в лучшем состоянии. У него тоже текла кровь из носа и рта, более того, из ушей. Он посмотрел на меня и пошатнулся, его волосатая грудь спазматически вздымалась. Сплюнув сгусток крови, он с ревом, больше походившим на вздох, бросился на меня опять. Собрав остаток сил, я в последнем порыве ухватил его за вытянутую кисть, развернулся, низко поднырнул и, заведя его руку над своим плечом, выпрямился, вложив в это движение всю оставшуюся мощь до последней унции.