Альмарик

По обе стороны простиралась огромная плоская равнина, густо поросшая короткой зеленой травой. Вдалеке эта трава была выше, и сквозь нее я заметил отблеск воды. По всей равнине эта картина повторялась, и я различил извилистые русла нескольких рек, по-видимому, не очень широких. Около них двигались темные точки, но что они из себя представляли, я определить не мог. Тем не менее было вполне очевидно, что судьба забросила меня на обитаемую планету, хотя я и не мог предположить природу ее обитателей. Мое воображение заселяло пространства кошмарными формами.

Это ужасное ощущение — быть внезапно выкинутым из привычного мира в новую, странную и неизвестную среду. Сказать, что я не был напутан перспективой, не съежился и не содрогнулся, несмотря на мирное спокойствие окружающего, — было бы лицемерием. Никогда не знавший страха, я превратился в сжавшийся комок дрожащих нервов, путающийся собственной тени. Меня окатило ощущение абсолютной беспомощности, мое тело и мощные мышцы показались мне слабыми и хрупкими, как у ребенка. Мог ли я противопоставить их неизвестному миру? В это мгновение я с радостью согласился бы вернуться на Землю к ожидавшей меня виселице, чем посмотреть в лицо неизвестным ужасам, создаваемым моим воображением. Но вскоре я убедился, что мышцы, которые я ни во что не ставил в этот момент, способны помочь мне пройти сквозь испытания более суровые, чем можно себе представить.

Негромкий звук за спиной заставил меня обернуться, и я с изумлением уставился на первого обитателя Альмарика, с которым мне пришлось повстречаться. Его ужасный вид выгнал лед из моих вен и вернул какую-то часть пошатнувшейся храбрости. Осязаемое и материальное, какую бы опасность оно ни представляло, никогда не может вызвать такой же суеверный страх, как неизвестное.

Сначала мне показалось, что передо мною стоит горилла. Одновременно с этой мыслью я понял, что это человек, но такой, с каким ни я, ни любой другой землянин никогда раньше не сталкивались.

Он был ненамного выше меня, но шире и тяжелее, с мощным плечевым поясом и толстыми, покрытыми узлами мускулов конечностями. На нем была набедренная повязка из похожего на шелк материала, стянутая широким поясом, с подвешенным длинным клинком в кожаных ножнах На ногах были сандалии, их ремешки охватывали голень Все эти детали я ухватил с первого взгляда, и внимание переключилось на выражение огромного удивления, написанное на его лице.

Такую мину трудно представить или описать. Голова квадратно покоилась на массивных плечах, шея была столь короткой, что ее едва можно было разглядеть. Челюсть — прямоугольная и мощная; и, когда тонкие губы большого рта разошлись в злобной гримасе, я разглядел его грубые, похожие на клыки, зубы. Короткая жесткая борода, покрывавшая челюсть, была подчеркнута свирепыми, загнутыми кверху усами. Почти рудиментарный нос оканчивался широкими раздувающимися ноздрями. Глаза — маленькие, налитые кровью, серо-ледяного цвета От густых черных бровей к путанице грубых лохматых волос отлого поднимался низкий скошенный лоб. Маленькие уши посажены очень близко к черепу.

Грива и борода отливали иссиня-черным, а конечности и тело этого создания почти полностью были покрыты волосами того же оттенка. Конечно, он не был волосат, как обезьяна, но более чем любое из человеческих существ, с которыми мне приходилось встречаться.

Я сразу понял, что существо, враждебное или нет, было грозной фигурой. Он явно излучал силу — жестокую, примитивную, грубую. На нем не было ни одной унции лишней плоти. Массивное, крепко сбитое тело — под волосатой кожей перекатывались мускулы, не уступающие по твердости железу. И все-таки о его опасной силе говорило не только тело. Взгляд, осанка, все его манеры выдавали мощь, за которой стоял жестокий, безжалостный ум. Встретившись с блеском налитых кровью глаз, я ощутил волну исходившего от него раздражения и почувствовал, как мои мышцы инстинктивно напряглись.

Но на какое-то мгновение моя реакция была подавлена удивлением, когда я услышал, что он говорит на чистом английском языке!

— Цак! Это что еще за человек?

Голос его был резок, раздражающ и оскорбителен. Я почувствовал, как во мне поднимается привычная кровавая злость, но я ее подавил.

— Меня зовут Исайя Керн, — кратко ответил я и запнулся, не зная, как объяснить мое присутствие на его планете.

Наглые глаза с презрением прошлись по моим лишенным волос конечностям и выбритому лицу, и, когда он заговорил, в голосе прозвучала непростительная издевка.

— Клянусь Цаком, да ты мужик или баба?

Моим ответом был чисто инстинктивный сокрушительный удар сжатого кулака, поваливший его на траву.

Меня опять подвела моя вспыльчивость. Но для угрызений совести не было времени. С криком животной ярости мой противник вскочил и, бешено рыча, бросился на меня. Я встретил его грудью, такой же отчаянный в ярости, как и он, и вступил в борьбу за свою жизнь.