Алмаз Чингиз-хана

Только когда открылся вид низины, Борис заметил не полностью скрытых шапками листвы орешника четырёх степных лошадей. Сокращая расстояние, он побежал напрямую туда, рассчитывая опередить похитителей. Лишь отменная способность чуять непредвиденную опасность спасла его, когда из зарослей у оврага вылетел дротик. Царапнув кожу под правым коленом, наконечник дротика впился в ствол толстой сосны, так что Борис не успел перепрыгнуть через древко, задел его голенью и, падая на руки, выпустил из руки второе ружьё. Не давая ему подняться, из зарослей кошкой выскочил молодой степняк, в обнажённой до плеч руке сверкнул длинный кривой нож. Увернуться от ножа Борису не стоило труда, и он расчётливо ударил прыгнувшего на него монгола локтем в переносицу. Тот взвыл и покатился по откосу слона. Но рядом уже был низкорослый степняк постарше. Борис замер — этот примерялся вонзить ему дротик прямо в сердце, уверенно делал сильный замах, намеревался пригвоздить его к земле. За долю мгновения Борис перевернулся на лопатки и плечи, уперся ими в землю и пружиной распрямился. Левая пятка отбила руку с дротиком, правая — вмиг проскользнула к открытому подбородку монгола. Удар был страшным: проломив челюсть, вывернул голову монгола назад, с хрустом ломая позвонки короткой шеи. Борис не видел этого. Едва оказавшись на ногах, он, как порыв ветра, понёсся на отчаянные крики девушки.

Однако не успел. Внизу обрыва два всадника хлестали коней и поскакали прочь. У того, кто вырвался немного вперёд, перед лукой седла была перекинута связанная наспех девушка. Отстающий удерживал поводья двух лошадей без седоков и свернул к бегущему наперерез сообщнику. Ладонь, которой бегущий прикрывал сломанную переносицу, была в крови, и он едва не упал, когда стал забираться в седло своего коня. Все трое помчались вдоль уклона низины, затем скрылись за горою.

Борис живо вернулся к месту последней схватки. Коренастый монгол, который лежал на тропе, не выказывал признаков жизни. Голова его была неестественно свернута набок, челюсть вдавлена, под носом расползалась лужица крови.

— Откуда вы взялись? — негромко сказал Борис, оглядев мертвеца и не обнаружив ничего, что позволяло сделать определённые выводы.

Он подобрал ружья и направился туда, куда ускакали всадники с похищенной девушкой. Следы конских копыт были отчётливыми, и должны были привести его к логову похитителей. Возвращаться к Мещерину и казакам для того лишь, чтобы сообщить о случившемся, не имело смысла. Всё равно они будут ждать, — без дочери атаман не двинется с места.

2. Освобождение заложницы

Настроившись на опасное предприятие, казаки жаждали действия, и несколько послеполуденных часов до наступления вечера они рыскали по укрытиям и зарослям близлежащих окрестностей. Но всё напрасно. Никаких следов исчезнувших спутников не обнаружили.

Атаман и Мещерин дожидались их возле лошадей. Атаман мало стоял на месте, время убивал на ногах, не скрывал нарастающего беспокойства. Необъяснимое одновременное и долгое отсутствие казачка и Бориса не могло быть случайным совпадением, должно было означать, что они что-то делают вместе, — мысль об этом только и примиряла его с необходимостью подчиняться мучительному бездеятельному ожиданию.

Мещерин вёл себя иначе, лежал в траве, наблюдал лениво застывшие облака. Он и не пытался отвлечься от неотвязного, утомляющего душу предчувствия всесилия судьбы, от которой ни спрятаться, ни убежать. Судьба готовила ему непреодолимое испытание, и он не в силах был противиться этому. Смутные образы, как будто туман в глубинах пропасти, возникали и перемещались в его голове, тревожили намёками на страшные тайны, которые надо обязательно разгадать, и словно обещали приобрести отчётливые очертания лишь тогда, когда он приблизится к уготованному ему Предназначению. И он уже знал, если повернет обратно, эти смутные образы будут, как гончие собаки, преследовать везде и повсюду и сведут его с ума…

В горах вечер наступает рано и тянется долго. Едва солнце скрывается за вершинами, яркий день сразу теряет его поддержку и не может противостоять медленному наступлению выползающих из всяких расщелин и оврагов сумерек. Лишь редкие облака, да восточные склоны, щедро раскрашенные лучами в яркие тёплые цвета, от насыщенно красного до оранжевого, пытаются мешать этому и как бы с грустью расстаются с уходящим на отдых светилом.