Алмаз раджи

Солнце склонялось к закату, когда они тронулись в обратный путь. Вскоре последний солнечный луч погас на верхушке огромного дуба, а выбравшись из леса на равнину, путники увидели бледную луну, поднимавшуюся в тумане за рекой.

Доктор пел, насвистывал и болтал без умолку. А когда он коснулся общественной деятельности и славы, ожидающей обеспеченного человека на этом поприще, он окончательно взлетел за облака, и его стало невозможно остановить.

– Пора положить конец этому умерщвлению плоти! – восклицал он. – Моя жена – красавица, и теперь она сможет блистать в обществе. Весь свет будет у наших ног, Жан-Мари, перед нами откроются все пути к успеху, почестям и славе. Еще раз напоминаю – держи язык за зубами. Я знаю, ты немногословен, и очень ценю в тебе это прекрасное качество. Кроме моего друга Казимира, мы никому не доверим нашу тайну. Придется, пожалуй, как можно скорее переслать драгоценности в Англию и уж там реализовать их.

– Но разве мы не можем ими распорядиться здесь, разве они не наши? – спросил мальчик, насупившись.

– Наши они только потому, что никому другому не принадлежат. Если бы, например, их у нас украли, я не смог бы даже заявить в полицию. У меня нет на это никакого права.

Жан-Мари, между тем, надеялся только на мадам Депрэ и гнал лошадь изо всех сил. Он был убежден, что стоит им вернуться домой, как Анастази возьмет дело в свои руки и положит конец этому кошмарному сну наяву.

Как только они въехали в деревню, со всех сторон поднялся собачий лай. Собаки словно учуяли, что они везут клад. На улицах, однако, им не встретилось ни души. Жан-Мари отпер ворота, ввел во двор лошадь с одноколкой, и почти в ту же минуту на пороге кухни появилась жена доктора с зажженным фонарем в руке. Луна стояла еще низко, и садовая ограда мешала лунному свету проникнуть во двор.

– Жан-Мари, запирай ворота, – крикнул доктор, с трудом выбираясь из повозки. – Анастази, где Алина?

– Она отпросилась к родным в Монтеро.

– Тем лучше! – снова воодушевляясь, воскликнул Депрэ. – Иди сюда скорее, я не могу громко… Душа моя, – придушено зашептал он, – мы теперь богаты…

– Богаты? – удивилась Анастази.

– Я нашел клад Франшарского монастыря! Погляди, душечка, я привез тебе фрукты… Только что появились в магазине… ананасы, между прочим… А вот и платье для моей красавицы, оно будет ей очень к лицу – глаз мужа не ошибется… Поцелуй же меня, мой ангел!.. Завтра явится Казимир, и через неделю мы будем наконец в Париже. Ох, и заживем же мы! Ты будешь ходить в бриллиантах… Жан-Мари, осторожно вынимай вещи и переноси в столовую… Наконец-то мы будем есть на серебре!.. Милая, поди приготовь ужин, а я спущусь в погреб, там еще, кажется, осталось три бутылки старого рейнвейна.

– Да объясни же толком! У меня голова кругом идет… Я ничего не понимаю! – взмолилась жена.

– Черепаху, дорогая моя, приготовь черепаху! – кричал доктор, подталкивая ее к кухне.

Жан-Мари стоял как громом пораженный. Он представлял себе совсем иную картину: ему казалось, что Анастази станет бранить мужа, постарается любой ценой вышибить из его головы все эти безумные фантазии, а между тем… Земля уходила у него из-под ног.

Доктор суетился, всюду совал нос, нетвердо стоял на ногах и поминутно задевал плечом за стены: сказывалось действие абсента, который Депрэ, будучи вменяем, всегда считал самым зловредным напитком. Вино в один миг было принесено из погреба; доктор расставил золотые сосуды частью на белоснежной скатерти обеденного стола, частью на буфете. Когда все уселись за стол и Анастази начала разливать суп, глаза ее уже сверкали отблесками будущих бриллиантов.

За ужином муж и жена строили феерические планы, один несбыточнее другого. Лица их сияли улыбками, глаза искрились, когда им мерещились почести, воздаваемые доктору как общественному деятелю, и овации, устраиваемые в светских гостиных его супруге.

– Мадам Гастейн придется заново ввести нас в общество, ведь нас, конечно же, давно забыли…

– Никогда! – горячо перебил доктор. – Красота и талант всегда оставляют след!

– Я даже забыла, как люди одеваются, – вздохнула Анастази.

– Ангел мой, ты заставляешь меня краснеть. Нет, не в добрую минуту ты вышла за меня замуж!

– Но зато какое это блаженство, когда твое имя напечатано во всех газетах!

– А раз в неделю, – доктор лукаво прищурил один глаз, – раз в неделю вполне можно перекинуться в картишки!

– Только раз в неделю? – подозрительно переспросила жена, грозя пальчиком.

– Клянусь честью политического деятеля!

– Я слишком балую тебя…

И она шаловливо протянула ему руку; муж припал к ней губами.

Жан-Мари незаметно выскользнул из комнаты. Луна уже высоко стояла над Гретцем. Мальчик прошел в дальний конец сада и сел у реки.

Прощай, светлая и спокойная речка, прощай, деревня, с которой он уже успел сродниться, прощайте, зеленые луга! Он переедет в большой шумный город, словоохотливый доктор будет молоть чепуху с трибуны парламента, а милая хозяюшка, расфрантившись в пух и прах, вертеться в светских гостиных, и оба они окажутся навсегда потерянными для него.