Алмаз раджи

– Теперь я готов по обычаю древних развести огонь на жертвеннике, заколоть упитанного тельца и принести в жертву духам этого места. А затем распить бутылку вина, – провозгласил он. – Говорят, в здешнем трактире неплохой эль, Жан-Мари.

– Я думал, что пить эль нездорово. Вы сами говорили, что этот напиток вреден и к тому же очень дорог, – заметил усердный ученик.

– Ладно-ладно! – весело прервал его доктор. – Едем в трактир!

Он оживился и сразу помолодел. Через несколько минут кладоискатели уже были у ограды, окружавшей трактирный садик.

– Привяжи вот тут, у калитки, чтобы не терять повозку из виду.

Управившись с лошадью, оба вошли в сад. Доктор по пути напевал, безжалостно перевирая мотив, и то пускал петуха, то начинал хрипеть басом. Усевшись за столик, он принялся барабанить по нему пальцами, шутил с трактирщиком, и когда наконец подали пенящийся кувшин с элем, доктор наполнил стакан одной пеной и толкнул его через стол к Жану-Мари.

– Пей, малыш, пей до дна!

– Мне что-то не хочется, – пробормотал мальчик, все еще помнивший назидания доктора.

– В чем дело? – изумился Депрэ.

– Я боюсь. Мой желудок…

– Хочешь – пей, не хочешь – не пей, дело твое, – перебил доктор, – только, прошу, не кривляйся! Хуже вот этого напускного педантизма нет ничего на свете…

Это тоже был своего рода урок. Мальчик сидел, задумчиво глядя на стол перед собой, а доктор тем временем осушал один стакан за другим. Поначалу брови его были сурово сдвинуты, но мало-помалу, поддаваясь воздействию хмельного напитка и фантастической удачи, он повеселел, и его речь снова потекла в обычном русле.

– Когда в жизни человека возникают исключительные обстоятельства, можно прибегнуть и к элю, – начал он осторожно, желая приободрить приунывшего мальчика. – Привыкать к нему, разумеется, не следует. Истинный напиток француза, как я уже не раз говорил, – вино, виноградный сок, и я нисколько не осуждаю тебя за то, что ты отказался от эля, тем более что тебе, если хочешь, могут подать глоток вина и сладких пирожков. Что, кувшин уже опустел? Не беда, в дело пойдет и твой стакан!

Покончив с элем, доктор принялся ворчать:

– Но как же медленно ты ешь! Мы должны спешить, – повторял он, поглядывая на часы.

И вот, наконец, они снова уселись в одноколку, и Депрэ, откинувшись на спинку сиденья, объявил, что намерен сперва отправиться в Фонтенбло.

– Почему в Фонтенбло? – удивился Жан-Мари.

– Езжай, куда сказано, – оборвал его доктор.

Экипаж тронулся, и Депрэ тут же начал строить планы:

– Я немедленно телеграфирую Казимиру. Это славный человек, просто прелесть! Он весьма состоятелен и своим богатством обязан только самому себе. Более подходящего человека в данном случае не найти. Он распорядится сокровищами и подыщет нам дом в Париже. Именно по его совету я поместил свой небольшой капитал в турецкие облигации, и когда мы обменяем на эти бумаги нашу добычу, мы будем прямо-таки утопать в золоте… Прощай, волшебный лес! – воскликнул он, торжественно поднимая пухлую руку. – Хотя и приходится расстаться с тобой, но я никогда тебя не забуду. Твое имя на века запечатлено в моем сердце! Ведь я, скажу без ложной гордости, сохранил в сердце дыхание юности. Если бы кому-нибудь другому пришлось, как мне, столько лет кряду прожить в глухой деревушке, он бы покрылся плесенью. Ну а у меня натура сильная, и бедствия только закалили ее. Вновь обретенное богатство и новые обязанности застали меня полным энергии и сил! Скажи, Жан-Мари, может, эта перемена во мне удивляет тебя, кажется непоследовательной? Нет, признайся! Тебе незачем скрывать от меня свои чувства… Ты неприятно поражен, так?

– Так, – тихо произнес мальчик.

– Видишь, я читаю твои мысли! – похвастался доктор. – И я нисколько им не удивляюсь. Твое воспитание не закончено – я еще не познакомил тебя с высшими обязанностями человека. Теперь, когда я снова стал обладателем кое-каких средств, долг призывает меня в Париж. Мои научные познания, обогатившиеся за время отшельнической жизни в деревне, мое красноречие – все это вынуждает меня послужить отечеству. Скрывать свои таланты – то же самое, что уклоняться от исполнения своих обязанностей. Я должен взяться за настоящее дело, я не должен струсить в жестокой борьбе за существование…

Доктор Депрэ болтал всю дорогу, пытаясь потоком слов замаскировать их непоследовательность. Напрасный труд! Мальчик слушал Депрэ молча, но голова его горела, мысль безостановочно работала. Никакое красноречие не в состоянии было изменить убеждения Жана-Мари, и он ехал в Фонтенбло, охваченный ужасом, сожалея о прошлом и опасаясь будущего.

В городе доктор Депрэ, все еще бывший под хмельком, врывался во все кафе, порхал из одного магазина в другой и из каждого возвращался нагруженный то дорогими фруктами, то живой черепахой. Он купил жене отрез великолепной шелковой ткани, себе – нелепейшую с виду трость, а Жану-Мари – кепи моднейшего фасона. Заглянул он и на телеграф, чтобы отправить депеши знакомым. А мальчик все это время сидел на козлах и стерег клад, спрятанный под сиденьем.