Алмаз раджи

– Не столько устал, – ответил я, вставая, – как меня мучает и томит отсрочка, а может, и само пребывание на Аросе. Ты знаешь меня достаточно, чтобы безошибочно судить обо мне; ты знаешь, чего я хочу. И вот, Мэри, что я тебе скажу: лучше бы тебе оказаться где угодно, только не здесь.

– Я знаю только одно, – возразила она. – Я буду там, где мне велит быть мой долг.

– Ты забываешь, что у тебя есть долг перед самой собой, – заметил я.

– Уж не в Библии ли ты это вычитал? – насмешливо спросила она, продолжая месить тесто.

– Не смейся надо мной, Мэри, – мрачно отозвался я. – Видит Бог, мне совсем не до смеха. Лучше послушай, что я тебе скажу. Если мы уговорим твоего отца уехать с нами, тем лучше. Но с ним или без него, я хочу увезти тебя отсюда. Я приехал сюда с совершенно другими намерениями – как человек, который возвращается в свой родной дом. Но теперь все изменилось, у меня осталось только одно желание, одна мечта, одна надежда – бежать отсюда, бежать с этого проклятого острова!

Мэри оставила работу и взглянула на меня.

– Неужели ты думаешь, – проговорила она, – что у меня нет глаз, нет ушей? Неужели ты думаешь, что сердце мое не разрывается от присутствия в доме всей этой «бронзы» – как он ее называет, прости его Господи! – которую я хотела бы выбросить в море? Или ты думаешь, что я жила здесь и не видела того, что ты увидел за какой-нибудь час?.. О нет, Чарли, – продолжала она – я знаю, что у нас неладно, что здесь поселился какой-то грех. Какой именно и в чем он заключается, я не знаю, да и не желаю знать. Не желаю, потому что мне не доводилось слышать, чтобы зло можно было исправить, вмешавшись не в свое дело. И не требуй от меня, чтобы я бросила отца! Пока он жив, пока он дышит, я останусь рядом с ним. Он не жилец на этом свете и протянет недолго – попомни мое слово, Чарли. Я вижу печать смерти на его челе – и, быть может, это и к лучшему…

Я некоторое время молчал, не зная, что возразить, а когда наконец поднял голову, Мэри меня опередила.

– Чарли, – сказала она, – то, что велит мне мой долг, вовсе не обязательно для тебя. То, с чем мне приходится мириться, тебя не касается. Этот дом осквернен грехом и бедой, но ты здесь посторонний человек, поэтому забирай свое имущество и уходи. Уходи в лучшие места, к другим, лучшим людям, чем мы. Но если тебе когда-нибудь вздумается вернуться сюда, хоть и через двадцать лет, ты все равно найдешь меня здесь. Я всегда буду ждать тебя.

– Мэри Эллен! – воскликнул я. – Я просил тебя стать моей женой, и ты почти согласилась – так оно и будет! И где будешь ты, там буду и я. А за все остальное я отвечу перед Богом.

Едва я произнес эти слова, как внезапно бешено взревел ветер, а потом вдруг все смолкло, словно собираясь с силами. Это был первый шквал, предвестник надвигавшегося шторма. Мы вскочили и осмотрелись. Вокруг было темно, точно на землю спустились сумерки.

– Сжалься, Господи, над всеми несчастными, кто сейчас в море! – сказала Мэри. – Мы теперь не увидим отца до завтрашнего утра, – добавила она со вздохом.

А затем поведала мне обо всем, что произошло с дядей Гордоном за это время.

Всю прошлую зиму он был мрачен, раздражителен и всякий раз, когда Гребень бушевал или Веселые Ребята принимались плясать свою адскую пляску, он целыми часами сидел на мысу или на крыше дома, если это было ночью, а то и на вершине Ароса, если дело было днем, следил за прибоем и пожирал глазами горизонт, высматривая, не покажется ли где-нибудь парус. После десятого февраля, когда на берег в Песчаной бухте волны выбросили судно, обогатившее их всяким добром, он некоторое время был необычайно весел и возбужден, и это возбуждение с тех пор не проходило, становясь все более мрачным. Он ничего не делал сам и постоянно отрывал Мэри от работы.

Временами Рори и дядя Гордон забирались на крышу дома и там беседовали целыми часами, да так таинственно, что их можно было заподозрить в каких-то преступных намерениях. Когда Мэри подступалась с расспросами, оба конфузились и старались побыстрее от нее отделаться. С того времени, как Рори впервые заметил исполинскую рыбу, неизменно следовавшую за их лодкой, дядя всего лишь раз выбрался на Росс, и то это было в разгар весны. Он перешел пролив вброд, но, замешкавшись на той стороне, оказался отрезанным от Ароса, так как с приливом вода поднялась. С криком ужаса он пересек пролив вброд и примчался домой, дрожа от страха, как в лихорадке. С того времени непреодолимый ужас перед морем неотступно преследует его, неотвязная мысль об ужасах морских пучин не покидает его ни на минуту, и даже когда он молчит, этот страх можно прочесть у него в глазах.

К ужину явился только Рори, но немного позже вернулся и дядя. Прихватив бутылку, он сунул в карман краюху хлеба и снова вернулся на свой наблюдательный пост. На этот раз его сопровождал старик Рори. Из их разговора я понял, что шхуну несет к бурунам, но команда по-прежнему с отчаянным мужеством пытается отвоевать у стихии каждый дюйм. И это привело меня в еще большее уныние. Самые черные мысли преследовали меня.