Алмаз раджи

Все это я видел много раз, но никогда не встречал здесь ни единой живой души. Лишь несколько минут назад я покинул совершенно пустынную бухту – и вообразите мое удивление, когда я вдруг увидел шлюпку и несколько человек. Шлюпка была причалена у скал, двое матросов с засученными рукавами и третий, вооруженный багром, с трудом удерживали суденышко у берега, так как течение усиливалось с каждой минутой. Выше, на выступе скалы, стояли двое в темной одежде, о чем-то совещаясь между собой. Секундой позже я сообразил, что они сверяются с компасом, а затем один из них развернул какую-то бумагу и ткнул в нее пальцем, словно указывая некую точку на карте. Еще один мужчина расхаживал по краю скалы, заглядывая в расселины и пристально всматриваясь в воду. Я наблюдал за происходящим с нескрываемым удивлением, едва веря своим глазам, как вдруг этот человек остановился как вкопанный и окликнул своих товарищей, да так громко, что его голос долетел до меня. Те бросились к нему, в спешке уронив компас, и я различил, что они передают друг другу кость и пряжку, сопровождая это жестами, выражающими чрезвычайное удивление и интерес.

В этот момент матросы, находившиеся в шлюпке, закричали, указывая на запад, на тучу, которая быстро разрасталась и застилала небо черной пеленой.

Люди на берегу, очевидно, поняли, что опасность слишком велика, чтобы мешкать, и поспешили сесть в шлюпку, прихватив мои находки, после чего гребцы навалились на весла, и шлюпка понеслась к выходу из бухты.

Я не стал раздумывать над увиденным, а повернулся и со всех ног бросился к дому. Кто бы ни были эти люди, необходимо было тотчас дать знать об этом дяде. Что, если это был десант якобитов[100], и, может, один из тех троих, что высаживались на скалы, был тот самый принц Чарльз, которого свирепо ненавидел мой дядя! Однако пока я бежал, прыгая с камня на камень и наспех обдумывая случившееся, это предположение казалось мне все менее правдоподобным. Компас, карта, интерес вызванный моими находками, и само поведение этих незнакомцев, в особенности того, который вглядывался в воду с выступа скалы, наводило на мысль об иных причинах их появления в этой бухте и на этом затерянном в море островке.

Историк из Мадрида, исследования доктора Робертсона, бородатый незнакомец, уже побывавший в окрестностях, наконец, мои собственные бесплодные поиски в этой самой Песчаной бухте, – все это образовало один ряд и укрепило во мне уверенность в том, что я видел испанцев, занятых поисками погибшего корабля Непобедимой Армады. Людям, живущим на одиноких островках вроде Ароса, приходится самим заботиться о своей безопасности: им не к кому обратиться за защитой и помощью. Поэтому появление авантюристов-чужеземцев – нищих, алчных и, вполне возможно, не признающих ничьих законов, – заставило меня опасаться не только за благосостояние моего дяди, но и за его дочь.

Продолжая обдумывать, как избавиться от этих людей, я, едва переводя дух, добрался до вершины Ароса. К этому времени все вокруг уже погрузилось во мрак. Небо заволокли тучи, и только на самом краю горизонта, на востоке, поблескивали последние лучи солнца. Упали первые тяжелые капли; в море ходили высокие валы; с каждой минутой они вздымались все выше, и белая пена уже сплошной каймой опоясывала Арос и ближайший к нему берег Гризапола. Шлюпка с незнакомцами еще не достигла выхода из бухты, но теперь мне открылось то, что прежде заслоняли скалы, – у южной оконечности Ароса стояла большая, тяжело оснащенная шхуна с высокими мачтами. Утром, внимательно осматривая горизонт, я не видел никакого судна, из чего следовало, что шхуна прибыла еще ночью, бросила якорь и до утра простояла, укрывшись за необитаемым островком Эйлин-Гур.

Уже одно это доказывало, что на борту судна находились чужеземцы, совершенно не знакомые со здешними берегами – бухта Эйлин-Гур, хотя и удобная с виду, на самом деле была настоящей ловушкой для кораблей. И приближающаяся буря могла принести этим несведущим мореплавателям на своих свинцовых крыльях только одно – гибель.

4. Буря

Я застал дядю возле дома. Стоя с трубкой в зубах, он хмуро поглядывал на небо.

– Дядя, – сказал я, – в Песчаной бухте люди на берегу, и я…

Я не мог продолжать, все разом выскочило из головы – до того поразило меня впечатление, произведенное на дядю моими словами. Он выронил трубку и отшатнулся. Челюсть его отвисла, глаза выкатились из орбит, лицо стало бледнее мела. С минуту мы молча глядели друг на друга, наконец, он спросил:

– На нем была мохнатая шапка?

И вдруг меня озарило: у бедняги, похороненного в Песчаной бухте, была меховая шапка, и до берега он добрался живым. Именно о нем спрашивал насмерть перепуганный дядя Гордон. В первый и последний раз я почувствовал ненависть к человеку, который был моим благодетелем и отцом девушки, которую я надеялся назвать своей женой.