Осколки стекла — это главы моей книги. Это собранные переживания. Они запечатлены в стеклянных кусочках и голографически отражают малую толику моего сознания.
Разбитое стекло успело изрезать мою душу. Я давно ранен, будто писал заметки собственной кровью…
Кажется, я остался у разбитого окна. И никого нет рядом… И теперь в комнату моей души с силой врывается пронзительный, леденящий ветер, хлестко бьёт дождь, вметается мокрая снежная пурга.
Мне так холодно, неуютно, одиноко…
И чудится и бредится… Твой тихий и нежный Голос…
Временами я слышу и не слышу его. Он приходит, накатывает с улицы, проникает сквозь окно; он пробирается из глубины моего внутреннего существа, он спускается с неба, он входит в меня со стороны думающей обо мне какой-нибудь симпатичной женской головки. Это — Голос утерянной любви. Голос, пробужденный молитвой…
Вот я иду на этот мистический звук. Она ждёт меня. Она будет долго ждать. Она готова ожидать — вечно…
Комната наполняется женским Голосом. Таким незнакомым и в то же время очень близким и родным. Голос успокаивает меня. Он просит потерпеть ещё немного. Он шепчет о Вере, Надежде, Любви… Он говорит о преданности и о том, что всегда был и будет рядом.
Милый Голос говорит мне, что пока не может показать себя во плоти. Ещё рано. Не пришло моё время. Нельзя нарушать законы. И поэтому он молит о прощении и терпении. А пока…
Пока я смотрю за окно. Уже поздний вечер. Идёт сильный дождь. Граница, конечно, осталась: оконный проём застеклён. Дождинки колотят, колотят, колотят. Их много. Они совсем как слезинки. Они бьются в окно и соединяются в ручейки. Стекло заливает водой. И там, преломляясь, в движении, рисуется обаятельный женский лик. Черты его утончены и прекрасны: милый излом чёрных бровей, лучистый свет крупных чистых голубых глаз, изысканные линии нежных губ… Таинственная незнакомка с выражением преданности тянется ко мне сквозь мокрое стекло. Я угадываю за струями воды безмолвное молитвенное шевеление её милых губ:
— Я — рядом. Я с тобой, мой возлюбленный. Скоро, очень скоро, мы соединимся в духе. Мы обязательно будем вместе. Однажды я приду к тебе наяву…
Лицо прекрасной дамы дрожит, размывается за дождливым стеклом. Оно и просится ко мне, и осознаёт неодолимость границы. Я чувствую в нём бесконечную материнскую теплоту, отдачу, заботу и нежность. Угадываю сестринское участие, чистоту невесты, доверие и преданность любящей жены. В нём присутствует незримая помощь, поддержка ангела-хранителя и безграничная духовная глубинная Любовь самой пресвятой Богородицы! И та непостижимая умом жертвенность, тихая женская жертвенность! Благословление и сострадание. Надежда и Вера. Предвосхищение… Чудный образ стремится помочь мне, рассказать в невыразимых безмолвных знаках что-то очень важное. Он пытается меня предостеречь…
С затаённой надеждой я вглядываюсь в свою вечернюю грёзу за окном, но упрямый дождь уже смывает прекрасный лик. Ещё секунду он держится за тёмным окном, колышется и по частям растворяется. Я по-прежнему беспросветно одинок.
Далека ли мечта или просто творческий образ от яви?
А вчера дома был вечер откровений. Я долго выслушивал маму. Она вспоминала деревенскую жизнь в начале войны. В ту пору ей было всего девять лет. Я так вжился в её рассказ, что очень отчётливо, в деталях представлял, как отступали наши войска. Видел, как в напряжённом затишье обедала за столом наша деревенская семья — мои дед, бабка, их дети (включая мою маму)… Почувствовал, как неспокойно, тревожно было у всех на душе… Глазами девчонки-подростка смотрел через деревенское окошко на то, как спускались с лесной горки в деревню фашисты в зелёных шинелях с короткими чёрными автоматами. Продолжал вживаться в общую домашнюю атмосферу: озабоченность взрослых, их душевную тревогу перед неизвестным, и детские, любопытствующие страхи.