Алмазная пыль

– Я бы с радостью, Марго, – он посмотрел на меня и поморщился, – но сопли это отвратительно. Мне сейчас нужна ясная голова, прости. А ты и так выздоровеешь через пару дней.

Ах ты милый добряк-Яша…

Так что названый братец привез гору лекарств, а еще приставил горничную, которая заставляла их пить. У меня никогда не было личной горничной. Но болезнь сделала из меня такое капризное чудовище, что втянулась и начала себя чувствовать белой госпожой я довольно быстро.

Поэтому когда очередной мой бредовый сон прервал требовательный звонок в дверь, я и не подумала вставать.

– Арина, открой!.. – плаксиво потребовала я, когда звонок повторился в третий раз.

– Арина, пошли его к черту, кто бы там ни был! – потребовала, когда позвонили в пятый раз.

Когда позвонили в седьмой раз, я все-таки вспомнила, что Арина ушла из дома искать куриную тушку, потому что мне захотелось бульона, как мама готовила. А еще вспомнила, что я не королева Виктория, а дизайнерша без основного места работы, у которой куча долгов по кредитам. Так что нечего наглеть: я соскребла себя с постели и под переливы звонка не спеша стала натягивать домашнее платье. Сполоснула лицо водой, но в зеркало смотреться не стала: только расстраиваться лишний раз. Пошла открывать сама.

А на пороге стоял, меланхолично тренькая звонком, Гриша Драгомиров. У его ног, на грязном каменном полу, огромная корзина с фруктами. Я моргнула два раза, подумала немного и снова закрыла дверь.

Я этого не заслуживаю. Этих фруктов и его визита. Зачем он пришел, Господи, ну зачем?..

Гриша же, очевидно, совсем не понимал намеков, потому что треньканье звонка через полминуты возобновилось, как ни в чем не бывало. Да, Кики ведь что-то рассказывала о его нечеловеческом упрямстве. И я теперь поняла, что она имела в виду. Но что поделать, если Гриша был последним человеком, которого мне хотелось видеть? Ладно, предпоследним.

Подумав еще немного, я открыла опять.

– Вы рассчитывали, что в первый раз я вас не заметил, Марго? – уточнил Гриша, наконец, оставив звонок в покое.

– Не знаю, на что я рассчитывала…

Препираться совершенно не хотелось: я взмахнула рукой и позволила ему войти в переднюю, а потом в гостиную. Больше про себя, чем вслух, проворчала:

– Это все лекарства… я, признаться, сейчас даже не уверена, что вы это вы, а не плод моего воображения, как Доротея. – Уселась на диван у горящего камина и от озноба передернула плечами. Усмехнулась: – сторонники ЗОЖ обожают писать статьи про то, как наши предки от всех болезней лечились подорожником. Но, скажу я вам, вот в этой отраве, – я прочитала название на первом попавшемся пузырьке, которые в беспорядке были расставлены по всему дому, – «Ла-у-да-нум» – очень странный здесь подорожник. Я такой подорожник на дискотеке в старших классах однажды курила.

Гриша слушал меня крайне серьезно, в задумчивости изогнув бровь. Наверное, он все-таки не фантом. И, наверное, (слава богу!) принял мои слова за горячечный бред, потому что еще до пассажа про подорожник тоже заинтересовался, что же я такое пью, и начал читать названия.

– Н-да, этого вам принимать совершенно точно не стоит, – согласился он. – И вот это тоже. И это.

Отбраковав две трети из моих пузырьков, он бросил это занятие вовсе и потянулся к своей корзине с фруктами.

– Позволите пройти на кухню?

– Если сумеете ее найти.

За прошедшие дни я выяснила только, что жилище Якова было не особняком, а квартирой на втором этаже доходного дома – с множеством комнат, расположением которых у меня не было никакого желания интересоваться. Но Гриша сориентировался в считанные минуты.

– Я уже бывал здесь с вашим братом, – пояснил он. – Мы неплохо поговорили тогда и, словом, обсудили многое. Это Яков мне сообщил нынче, что вы нездоровы.

Я устроилась на единственном табурете в тесном, но чистеньком помещении кухни. Большой беленый буфет, стол с разнообразной утварью, раковина и дровяная печь в углу. А у другой стены – почти что обыкновенная газовая плита. Которую Гриша, не мудрствуя, включил и поставил кипятиться чайник.

Мне даже пришлось зажмуриться и тряхнуть головой – настолько домашней, полузабытой и, одновременно, фантастической была эта картинка. Но и когда открыла глаза, Гриша с чайником никуда не делись. Уютно булькала вода, от тлеющей печи мне было тепло, и немного клонило в сон. А изломанная линия Гришиного многострадального носа уже казалась самой гармоничной и правильной чертой на его лице – чистом, с высоким лбом и упрямым подбородком.

Интересно, он уже знает про меня и Георга или нет?

Сильной, твердой ладонью Гриша раскатывал по столу лимон. Размял его, разрезал пополам и выжал сок в чашку с кипятком. Придвинул мне.

– Пейте, – приказал он. – А к лекарствам, что дал вам брат, более не прикасайтесь. Велите вашей кухарке готовить такой напиток почаще: лимонов я привез достаточно.

О да, лимонов и прочих фруктов и впрямь достаточно. Из корзины выглядывал даже огромный колючий ананас – смутно подозреваю, что раздобыть такой в декабре, в Петербурге 1913 года было не так-то просто.