Алмазная пыль

– Твое жалованье за последний месяц. И небольшая премия. – Я скептически изогнула бровь – а Георг поторопился договорить: – Надя с тобой буквально расцвела, я не мог этого не отметить.

– Спасибо… А во втором?

– А во втором рекомендации. Очень хорошие рекомендации, с которыми ты без труда найдешь новое место.

– Какие… какие еще рекомендации? Мне не нужно новое место, меня вполне устраивает это…

Я растерялась и зачем-то даже начала просматривать, что он в этих рекомендациях понаписал. Пока не осознала все в полной мере.

Сердце ухнуло куда-то вниз.

– Ты не выгонишь меня… – Язык не слушался, а голос внезапно стал глухим, будто кто-то тисками сжал мне горло. – Ты не посмеешь… это слишком подло даже для тебя…

– Марго, Марго, милая! – Георг быстро поднялся, обогнул стол и с теплотою сжал мои плечи. – Не устраивай сцен, прошу. Это целиком и полностью моя ошибка – то, что было вчера. Я это признаю. Можешь ругать меня сколько хочешь, только не плачь, умоляю.

Очень кстати он умолял, потому что из моих глаз совершенно против воли ручьем хлынули слезы. Георг утер их заботливо, большими пальцами рук и, как куклу, прижал меня к своей груди.

– Милая, пойми, не в моих правилах иметь близкие отношения с теми, кто на меня работает. Это ни к чему хорошему не приведет, ну поверь мне.

– Я верю! – охотно подтвердила я. Шмыгнула носом, сама смахнула остатки слез. – Никогда ничего подобного не повторится, я больше и не взгляну в твою сторону – честное слово! Только не разлучай меня с Надей! Георг, пожалуйста, умоляю, не разлучай – она не переживет… Подумай хотя бы о своей дочери, если тебе на всех прочих плевать!

Георг поморщился:

– Не драматизируй, Марго. У Нади была уйма гувернанток – ты всего лишь одна из них и не более. Кроме того, завтра мы уезжаем в деревню – там будет ее пони, лошади, кузины, любимая тетушка и масса новых впечатлений. Девочка забудет о тебе очень скоро.

– Не забудет…

Слезы хлынули с новой силой, и я была близка к тому, чтобы упасть перед ним на колени.

– Марго! – Георг встряхнул меня за плечи так, что клацнули зубы, а голос его стал металлическим. Страшным. – Не устраивай сцен! Если тебе и правда дорога девочка, то ты уйдешь тихо и без истерик. Сама подумай: для нее же лучше, если за ваше расставание она станет винить тебя, случайного человека в ее жизни – а не меня, отца, того, с кем ей до самой моей смерти быть рядом. Слышишь меня? Если Надя дорога тебе – уходи! Сегодня же! Сейчас!

Слезы еще катились по щекам, но без прежней силы. Плакать было бесполезно. Просить и умолять тоже. Широко распахнув глаза, я смотрела в лицо человеку, с которым провела эту ночь, и все еще надеялась на что-то. На чудо, должно быть.

Георг же счел, что я успокоилась.

– Умница, Марго. Могу я рассчитывать, что ты уйдешь тихо и не опозоришь меня перед домашними?

Я не ответила. Вообще-то я даже вопроса не поняла – пыталась примириться с мыслью, что мне и правда придется уйти.

– Можно… мне попрощаться с Надей?

– Надя спит.

– Да, но я могла бы…

– Это лишнее, Марго! – повысив голос, отрезал Георг.

Я помассировала виски, поискала глазами – пыталась выдумать хоть что-то, чтобы только подняться наверх.

– Мои вещи! – вспомнила я. – Мне нужно собрать вещи…

– Твои вещи уже собраны и ждут тебя у порога, – снова отрезал Георг.

Я как рыба беззвучно открывала рот, выдумывая еще что-нибудь, а Георг обернулся, чтобы дернуть сонетку. Дворецкий тотчас отворил дверь снаружи. Осторожно, будто дикого зверя выпускал из клетки. Так я себя и чувствовала – загнанным в угол зверем, которому вырвали когти, зубы и сломали волю.

Я, было, прибавила шаг, чтобы скорее выйти и успеть взбежать по лестнице – увидеть Надю хоть мельком… Но на ступеньках топтался один из лакеев – неуверенно, пряча от меня глаза, но с определенным заданием не пустить, ежели я вздумаю ослушаться.

А входные двери особняка на Мойке широко, но недружелюбно распахнул для меня дворецкий Никитич. Рядом переминалась с ноги на ногу Глаша. Держала в руках мой чемодан, шляпную коробку и смотрела на меня с невыразимой жалостью.

По другую сторону дверей Вера. Куда же без нее? Она не злобствовала открыто – не по чину, наверное. Но в глазах явственно читалось: «Так тебе и надо!». О, Вера определенно дождалась своего часа…

Я сделала к ним маленький неуверенный шаг и опять с мольбой оглянулась на Георга.

– Пожалуйста… – прошептала я. – Лишь попрощаться.

А он до боли сжал пальцами мой локоть:

– Не заставляй меня звать лакеев, Марго!

Еще два мелких обессиленных шага.

И снова я не удержалась. Обернулась, чтобы найти его глаза.

– Зачем ты это делаешь? – чуть слышно спросила я. – Зачем так жестоко?

А он удивился. Подошел ближе, чтобы слышала только я:

– Жестоко? Нет, Марго. Жестоко – это лишиться в одночасье любимой жены. Жестоко это понять, что единственная дочь – вовсе не дочь. Жестоко – знать все и не иметь возможности даже произнести это вслух. – Как вчера вечером он заботливо убрал прядь волос с моей мокрой от слез щеки – а у меня не осталось сил, чтобы отстраниться. – Я же говорил, что дело не в тебе, Марго. Дело не в тебе.