Алмазная пыль

– Так ты надумала остаться здесь?! Ты как ребенок, Марго… ты помнишь, надеюсь, что через полгода вспыхнет Первая мировая война, потом революция, потом вообще начнется черт знает что! Что ты будешь здесь делать? Поедешь с ним в Северную Америку?

– Может быть, и поеду! – огрызнулась я. – Я тоже всегда хотела посмотреть Нью-Йорк. А, может, останусь здесь и возьму себе псевдоним Анка-пулеметчица. Как говорила Скарлетт О’Хара – я подумаю об этом завтра!

– Завтра думать будет поздно! Ордэне не станут ждать вечно, и «завтра» ты даже в свое время не сумеешь вернуться, не то, что примкнуть к нам! – Он качнулся ко мне, наклонился к самому уху и жестоко потребовал: – расскажи ему правду! И послушай, что он скажете тебе сам!

– Ох, ты невыносимый зануда! – отмахнулась я.

И зло от него отвернулась. Отвернулась прямо к воротам особняка – да так и замерла, забыв, как хотела оправдаться.

Там, прямо за воротами, на фоне засыпанного белым снегом парка, отчетливо выделялась низенькая фигура мальчика с темными волосами и в клетчатом костюмчике. В темноте я не видела, куда он смотрит – но готова поклясться, что смотрит он именно на меня. А еще он что-то держал в руках.

Куклу. Доротею. Надину Доротею.

Ахнув, я инстинктивно шагнула вперед – и лишь благодаря Яше не угодила под конный экипаж.

– С ума сошла?! – вскричал он. – Решилась стать Ордэне – так просто проглоти пилюлю!

– Ты… ты видишь его, Яша? – я рукой указала на мальчика.

Яша живо обернулся, посмотрел за ворота:

– Кто там? – он явно никого не увидел.

– Мальчишка… я тебе говорила о нем.

А мальчик растянул губы в неестественной змеиной улыбке – точь-в-точь, как у Георга фон Гирса! Я похолодела. Потому что он медленно, с холодной жестокостью, выворачивал Доротее голову. Вскрикнула и закрыла рот ладонями, когда оглушительно, на всю улицу, казалось, хрустнул хрупкий фарфор. Голова и – отдельно – тряпичное тельце тяжело упали в снег…

Мальчик же совершенно по-детски отер ладони о клетчатый костюмчик и тряхнул створку ворот. Те приоткрылись. А он еще раз посмотрел на меня – развернулся и целенаправленно пошел в дом.

– Надя… – без голоса выдохнула я.

Я снова бросилась на проезжую часть – Яша что-то кричал позади, и я чудом увернулась от очередного экипажа. У ворот я бережно подняла изломанную куклу (не смогла ее оставить), и торопилась, мчалась поскорее в дом. Бог его знает, что он может сделать с Надей!

Мальчишка шел ровно, не прибавляя шаг, но догнать мне его удалось лишь в просторном вестибюле – и то, потому что он терпеливо ждал меня у двери в запретное левое крыло. И холодно, по-змеиному улыбался.

– Стой! Погоди!.. – успела крикнуть я, прежде чем он проскользнул в дверь и перед моим носом ее захлопнул.

Да как это у него получается?!

Я, сама не понимая отчего, почувствовала невыносимый страх – не помня себя, принялась бить ладонями по двери почти что в истерике:

– Открой! Открой немедленно! Открой!..

И – вязкий белый туман, уже хорошо знакомый мне, вдруг начал заполнять мое сознание. А потом я как будто провалилась за дверь… Я оказалась там, внутри, и, одновременно, словно парила над всей комнатой.

Я слышала, как по той же двери снова колотили ладонями, как умоляли и требовали ее открыть, как заходились в истерике и раз за разом переходили на плач… И нет, не баронесса фон Гирс стучала в ту дверь. Это был ребенок. Маленькая белокурая девочка лет трех. Надя…

Никто не слышал ее; и даже я, как ни хотелось мне броситься к ней, не в силах была помочь. Пока, в конце концов, Надя не забилась в угол у двери, крепко-крепко прижала к груди куклу, Доротею, еще целую, и тихо, жалобно позвала:

– Мама… мамочка…

Ее мать, баронесса фон Гирс с лицом Веры Шараповой, лежала совсем рядом. На боку, неестественно вывернув руку, и застывшими мертвыми глазами смотрела мимо дочери.

А потом пришли они. Черные монстры, поросшие волчьей шерстью, с желтыми глазами и огромными когтистыми лапами, которые, цокая, как маленькие каблучки, переступали по паркету. Ближе и ближе к забившейся в угол девочке…

Они были здесь всюду – в этой комнате, где произошли чудовищные события, свидетелем которых стала Надя. Я знала почему-то, что в этот день Надя увидела своих монстров впервые. И комната эта, страшная комната, казавшаяся мне темным склепом, стала для Нади исходной точкой – тем самым местом, с которым она, маленькая Ордэне, энергетически связана. Поэтому и не избавиться ей от монстров… кажется, никогда не избавиться.

…Среди этих черных отвратительных тварей я даже не сразу разглядела мальчишку в клетчатом костюме – столь же отвратительного мальчишку с глазами Георга фон Гирса.

Он улыбался, глядя, как девочка плачет от страха.

– За что ты так ненавидишь ее?.. – спросила я – не думая, впрочем, дождаться ответа.

Но мальчик услышал. Улыбка сползла с его лица, а дьявольски-зеленые глаза холодно уставились на меня.