Алмазные псы

– «Найтингейл» выращивает здесь кожу, – продолжала я. – Это я могу понять. Судно сохраняет штатные запасы на случай, если его вернут в строй для следующей войны. Но это не объясняет, почему возникла необходимость снимать урожай сейчас.

– Может быть, это тестирование кожи, чтобы удостовериться, что развитие идет по плану, – рассеянно произнес Мартинес.

– Для этого вполне достаточно маленького образца, – возразила я. – Уж всяко поменьше, чем пять квадратных метров. Такого кусища хватило бы на целого человека.

– Ну что ты несешь? – буркнул Николоси.

– Давайте двигаться, – велел Мартинес.

«Он, конечно, прав», – подумала я.

Деятельность роботов сильно выбивала из колеи, но, с другой стороны, мы прибыли сюда не для осмотра достопримечательностей.

Когда мы поплыли дальше и роботы не выказали никаких признаков того, что заметили нас, я вспомнила слова Ингрид Соллис. О том, что неразумно оставлять интеллекты гамма-уровня в рабочем состоянии, но без определенного занятия. Потому что в противном случае – поскольку чувство долга слишком глубоко запечатлено в их логических извилинах – они имеют свойство медленно и неотвратимо сходить с ума.

«Найтингейл» оставили в покое, когда закончилась война. Что это означало для ее управляемого разума? Работал ли госпиталь сам на себя, проводя операции из прошлой жизни, не задаваясь вопросом об их бессмысленности, потому что этот разум уже помутился? Или, напротив, это способ сохранения рассудка? Сражаться, так сказать, до последнего патрона?..

И что, если учесть все это, могло произойти с человеком, за которым мы сюда пришли?

Мы продолжали плыть, ряд за рядом минуя полотнища кожи. Заметили еще одну бригаду роботов, занимавшихся сбором урожая. Они уже завершали работу – кожа была разрезана на аккуратные прямоугольники и полосы. Обнажилась матрица роста, сетка, напоминавшая проволочную. Время от времени на глаза попадались места уже полузажившие, где кожа имела плотность просвечивающей рисовой бумаги. Вряд ли к моменту ее полного восстановления останутся хоть какие-то следы хирургического вмешательства.

Десятое полотнище, одиннадцатое, двенадцатое – и наконец-то стена, которую я так ждала, вплыла в поле зрения, как мираж. Нет, мне не почудилось – не было очередного пласта тугой, как на барабане, кожи. Передо мной возникли такие же металлические опоры, как на противоположной стене.

– Народ, живо ищите дверь, – потребовала Соллис. – Она где-то здесь. Я плыву вперед, чтобы начать работать.

– Хорошо, Ингрид, – отозвался Мартинес.

Несколько секунд спустя я убедилась, что Соллис не ошиблась. Она быстро плыла к двери воздушного шлюза, снимая с пояса приборы и переходники. Сквозь розовую мглу я видела, как Соллис щелкает клавишами панели доступа и начинает обычную процедуру блокирования обслуживающих систем. Я радовалась, что Мартинес включил Соллис в наш отряд. Что бы про нее ни говорили, она была крутым спецом по взламыванию дверей.

– Хорошие новости, – сказала она через минуту, повозившись со своими приборами. – С той стороны воздух. Нам теперь долго не придется плавать в этой дряни.

– Как долго? – спросил Николоси.

– Не рискну предсказывать, приятель. Давай решать проблемы по мере их поступления.

Пока она это говорила, я заметила, что мы отбрасываем тени на стену, причем, когда добрались сюда, никаких теней не было. Я развернулась на месте и посмотрела туда, откуда мы приплыли, в направлении нового источника света. К нам приближались четыре конусовидных механизма, держа за углы свежевырезанный кусок кожи сегментированными серебристыми щупальцами.

Сборщики двигались быстрее нас благодаря какой-то импульсной системе, выталкивающей струю жидкости из острого конца конуса.

Соллис отпрянула назад, когда внешняя дверь шлюза внезапно отворилась.

– Я не… – начала она.

– Знаю, – быстро откликнулась я. – Сюда плывут роботы. Должно быть, они послали команду открыть дверь.

– Давайте уберемся с дороги, – предложил Мартинес и оттолкнулся от стены. – Ингрид, уходи от шлюза. Возьми что можешь, но не копайся.

Соллис стала отсоединять оборудование и трясущимися пальцами крепить его к поясу. Механизмы приблизились, кожа волнообразно колебалась между ними, словно ковер-самолет. Они замедлили движение, потом остановились. Их фонари испускали потоки резкого света, проходящие сквозь мутную жидкость. Роботы уставились на нас, словно недоумевая, что это мы делаем тут, между ними и дверью. Один из механизмов, привлеченный движением, направил фонарь в сторону плывущего Мартинеса. Тот неподвижно завис в ослепительном круге света, словно ночной мотылек, попавший под солнечный луч.

Никто из нас не вымолвил ни слова. Мое собственное дыхание казалось мне самым оглушительным звуком во Вселенной, но я не могла заставить себя дышать тише.