Алмон

– Не уверен, – ответил Алмон. – Энергия, используемая во Дворце для изменения сознания, генерируется станцией «Бег».

– Тогда все просто, – пожал плечами Сократ, – уничтожим станцию, Леброн очнется и сам решит, что ему делать дальше.

– В принципе, это возможно… – Анаис задумчиво смотрела в окно. – Но для этого потребуется много энергии особого вида.

– А нельзя ее синтезировать искусственным путем или сделать нашими силами?

– Наших сил не хватит. – Ответил вместо нее полуволк. – Даже если допустить вероятность искусственного создания энергии подобной мощности, на воздух взлетит не только дворец, но и добрая половина планеты.

– А что же делать?

– Надо подумать…

– Надо быстрее думать, – заметил Сократ, – на Марсе вот-вот наступит утро.

* * *

Подойдя к окну, Патриций отодвинул тяжелую штору. Окна этой спальни выходили не на Центральные Парковые аллеи, а на потаенные, утробно ворчащие непричесанные древесные кроны. Звездный свет хлынул, заливая бледным серебром лицо и грудь Владыки. Распахнув окно, Георг вдохнул холодный дух осенней ночи. Так он и простоял до рассвета, рассвета на Марсе, рассвета нового дня, когда Нэскей должен был вернуться во Дворец.

* * *

– А нельзя просто солгать? Сказать, что он погиб, умер… ну придумать что-нибудь смертельное?

– Терра, наврать Патрицию – это уже само по себе смертельно, – Сократ глотнул вина и жестом подозвал слугу. – Любезный, распорядись, чтоб все тут убрали и сервировали стол к завтраку, спать мы уже не пойдем. Почему-то мне все время есть хочется, нервное это у меня, что ли?

– Надо под каким-нибудь благовидным предлогом отсрочить его возвращение на Марс, – сказала Ластения. – Надо поговорить с Патрицием. Я могу это сделать.

– Тебе поговорить с Патрицием? – покачал головой Сократ. – Милая, я даже знаю, что он тебе ответит сразу, как только ты попытаешься сказать «здравствуйте». Алмон, придумай что-нибудь. Леброна нельзя отпускать. Да и еще, странно, что ты раньше никогда о нем не слышал. А ты разве раньше его никогда не видел?

– Нет, даже не подозревал о его существовании, да и как можно было даже в фантазиях связать семью Аргона и Патриция?

– Алмон, что делать? Что делать, Алмон?

– Я сам поговорю с Георгом.

– Как? Поедешь на Марс с официальным визитом?

– Я создам Шар Лицезрения, – вмешалась Терра, – мне не составит труда сделать это на Сатурне.

– Может, я с ним поговорю?

– Не стоит, Анаис, лучше не стоит.

* * *

Увидев, что небо светлеет, Патриций поморщился, отошел от окна, набросил халат и задернул портьеры. Вскоре возникли неслышные и незаметные, будто призраки, слуги. Они принялись убирать постель, сервировать низкий столик, сметать с ковра сигарный пепел… Сидя в кресле почти у самых дверей спальни, Патриций безучастно смотрел на свои босые ноги с гладкими голубоватыми ногтями. Внезапно в воздухе возникло свечение, свиваясь в клубок, оно постепенно превращалось в шар.

– Все вон! – очнулся Георг.

Слуги немедленно растворились, а Повелитель тяжело поднялся из кресла. Шар наполнился светом, вспыхнул и стал прозрачным.

– Мой сын жив?

– Разве я мог причинить ему вред?

– Ты, наверное, уже знаешь, что он брат Анаис?

– Да, но это все равно не имеет никакого значения, я бы не тронул его, кем бы он не оказался.

– Верни мне Нэскея.

– Георг, его зовут Леброн и у него две сестры: Анаис и Ластения. А еще у него были мать и отец. К чему вам пустая оболочка по имени Нэскей?

– Ты вернешь его, Алмон? Ты вернешь мне сына?

– Но у вас его нет, Владыка. Он пришел к вам Леброном, таким, каким он был, живым и настоящим, отчего вы его не приняли? Я не смогу вам его вернуть, он человек, а не предмет неодушевленный, пусть сам сделает свой выбор.

– Однако ты забрал его из Дворца как предмет.

– А там он и был предметом, разве нет?

* * *

Нэскей бродил по покоям, не зная чем заняться. Он вошел в небольшую овальную комнату и остановился, глядя по сторонам. У окна – письменный стол, кресло, напольные часы, зеркало, у стены – платяной шкаф. Подойдя к столу, он принялся выдвигать ящики. В одном обнаружилась стопка рисунков и бумаг. Юноша присел в кресло. Стихи и заметки показались странными, порою наивными или же откровенно нелепыми. Рисунки произвели гораздо лучшее впечатление. Никогда не рисовавший Нэскей, не без удовольствия рассматривал лица, пейзажи, предметы, удивляясь четкости, остроте линий и уверенной руке художника. Отложив рисунки, он покопался в глубине ящиков в поисках других работ и наткнулся на два очень хорошо выполненных портрета – свой собственный и своей сестры. Нэскей смотрел на лицо человека, похожего на него, словно зеркальное отражение, с отличием лишь в цвете глаз, и не мог сам себе объяснить, почему это произвело на него такое сильное впечатление, почти испугало…