Альпийская фиалка

После праздника я видел Хонар несколько раз. Я узнал дорогу в их сад. После уроков я шел в ущелье, ложился на синий камень в саду Оган-апера. Она не могла миновать этот камень, идя из своего сада. Несколько раз я видел ее у забора, но не мог заговорить с ней. Впереди обычно шел ее отец со связкой хвороста на спине, за ним следовала она с кувшином в руке и скатертью под мышкой. Я брал с собой книгу, но мне не удавалось прочесть ни одной страницы, потому что при каждом звуке шагов я начинал смотреть на дорогу. Только один раз она взглянула на меня через изгородь и улыбнулась. Мне показалось, что она нарочно уронила скатерть, чтобы, наклонившись, подольше задержаться здесь. А может быть, это было неумышленно. Но я и сейчас ясно вижу ее лицо сквозь колючки изгороди. Глаза такие же, как в день масленицы на крыше. В них было что-то детское, хотя ей уже минуло пятнадцать лет и под ее плотно застегнутым платьем вырисовывалась зрелая грудь…

Мой товарищ замолчал. Он провел рукой по глазам и лбу, как бы желая отогнать этот образ, который так явственно виделся ему сквозь далекие годы.

По ясному весеннему небу плыло белое облако, как будто гордясь перед всем миром тем, что оно купается в солнечных лучах на такой недоступной высоте.

— Но вот наступил последний день. Я уже распустил школу, раздал ученикам старые тетради и готовился к отъезду. Оган-апер больше не читал по утрам шаракан. Рано на рассвете он уходил в сад или в поле пахать и сеять.

Расставание было трудным. Дома привыкли ко мне, я стал близким человеком и Оган-аперу, и Ашоту, и старухе. Но во дворе проводник укладывал мои вещи; старуха набивала мою дорожную корзину гатой[17] и разной снедью.

Я уже несколько дней не видел Хонар. Мне казалось, что я ее больше не увижу. Желание взглянуть на нее в последний раз заставило меня быстро пройти по улицам, на секунду остановиться перед их домом и заглянуть во двор.

Хонар во дворе не было. Улица оставалась безлюдной. Все были на работе. На нивах началась прополка. Со склонов гор доносились звуки оровела[18]. Местами виднелись темно-зеленые всходы озимых, местами — черный пар.

Оган-апер дал мне несколько наставлений. Когда он наклонился, чтобы поцеловать меня в лоб, я заметил, как в его добрых глазах блеснули слезы. Старуха наказывала проводнику вести меня как можно лучше, быть осторожным, не потерять сумку и утирала катившиеся слезы концом передника.

Мы проехали ущелье, родник, миновали колоду из ивового дерева, откуда зимой коровы пили воду. Вот и сад Оган-апера. Я быстро поднялся по оврагу, открыл калитку, подошел к синему камню. За забором никого не было. В саду тихо и спокойно; цветы уже осыпались с деревьев, и на ветках виднелись маленькие зеленые плоды.

У школы толпились дети. Они увидели меня и спустились с холма. С какой милой естественностью они пожелали мне счастливого пути. Многие держали в руках цветы. Как только один из них протянул мне цветок, остальные последовали его примеру.

Некоторые девочки улыбались мне сквозь слезы, катившиеся ручьями по их щекам. Плакала и сестра Хонар. «Учитель, не забывай нас…»

Никогда не забуду я их. Разве можно забыть сироту Чутика, который всегда приходил в школу в большой отцовской папахе и длинных стоптанных постолах. Этого тихого, смирного ребенка все любили. Я сразу заметил его среди провожающих. Он подошел ко мне попрощаться; носки его постолов соединились, и он чуть не упал. Чутик обнял мои колени. Под большой папахой я увидел его умные глаза. Сколько горя было в этих глазах!

Возглас проводника напомнил мне, что пора трогаться. Я еще раз пожал руки детям, нагнулся и поцеловал в лоб Чутика, совсем так, как Оган-апер меня.

Я шагал за проводником. Дорога проходила по небольшому плоскогорью. На зеленых нивах женщины пололи травы. Немного выше, на склоне горы, быки медленно тащили соху, и земля переворачивалась в борозде. В поле среди зелени мелькали красные и синие цветы. Раскрывались маки.

Дойдя до белого камня, я разглядел среди женщин, половших поле, Хонар. Наши взгляды встретились, но я не увидел улыбки в ее глазах. О чем она думала? Было ли ей жалко, что я уезжаю из Дзорагюха? Ведь эта девушка ничего не сказала мне. Она стояла среди поля, держа в руке мотыгу, красный мак и пучок сорной травы.

Я молча пошел дальше. Поднимаясь по тропинке, я все время оглядывался. Согнувшиеся женщины были похожи на стаю птиц. Одна птица из этой стаи — девушка в сером платье — чаще других выпрямлялась и прикладывала руку ко лбу, защищая глаза от солнца, чтобы лучше видеть тающую в лесу тропинку и одинокого путника. Я остановился на вершине и, когда она выпрямилась еще раз и посмотрела в мою сторону, махнул рукой. Хонар сейчас же наклонилась. Я ускорил шаги, догоняя проводника…

Когда мой товарищ умолк, мне почудилось, что речка своим размеренным журчанием повторяет его историю. Порою мне казалось; что она рассказывает знакомую повесть из старинных книг Оган-апера.

Я встал, подошел к лошадям и ослабил подпруги. Насытившиеся лошади мирно лежали под весенним солнцем.