Альпийская фиалка

И каждый из узоров означал одну из сокровенных мыслей девушки, тех мыслей, которые были глубоко скрыты, о которых никто ничего не должен был знать в Сабу.

Когда всадники проезжали по улице, собаки залаяли на зеленый аба[21].

Девушка наклонила голову. Сеид заметил и ковер, и сидящую перед станком девушку. Ему показалось, что эта девушка — один из разноцветных узоров на ковре.

И на этот раз снова наступила та темная ночь. Сабу слилась с лесом. И, как только в темной комнате утихла первая песня молитвы, руки обладателя зеленого аба потянулись вверх, к маленькому отверстию на кровле молельни. А там, на кровле, женщины подталкивали вперед какую-то молодую девушку, в ночной темноте несколько рук потянулись к ней, сорвали с нее короткую юбку, сбросили вниз. И, как легкое перышко, упала она на протянутые зеленые руки.

Напрасно зазвенели колокольчики в волосах, на косичках…

В ту ночь в лесу появилось чудовище. Мохнатый медведь затоптал девушку. Затрепетало сердце у нее, как трепещет перепелка в пасти охотничьей собаки. Затрепетало — и замерло, угасло.

И в ту ночь снова выпил волк горячую кровь барашка…

И когда в лесу раздался крик девушки, проснулся спавший в своем гнезде фазан, проснулся и переменил место.

В ту ночь мужчины с длинными черными, как крыло ласточки, бородами ловили кто — шаль с головы, а кто — разноцветный пояс…

Утром сеид прочитал новые пророчества. Каждое его слово было свято для Сабу. Каждое слово сеида было для Сабу равносильно неписаному закону. И за великую честь почиталось целовать подол его шелковой одежды. И то, что он сообщил родителям девушки, также было причислено к одному из наказов самого пророка.

Нужно было закончить ковер, потому что он должен был украсить стену дома сеида, — у ковра же должна была лежать та девушка.

У девушки дрожали пальцы, когда она брала в руки цветные моточки.

На незаконченном куске ковра узоры вышли какими-то беспорядочными, смешанными. Местами краски были ярки, вспыхивали пламенем, как охваченные огнем пожара, местами же они были тусклы и серы.

И у девушки останется лишь тот цветной ковер, как воспоминание, единственная память об отцовском доме.

Когда же лошади повернули головы к югу, собаки еще раз залаяли. Лошадь покрыли ковром, на нем сидела девушка.

В последний раз посмотрела на бездействующий станок, на мать, — и на узоры ковра потекли слезы.

Араке теперь больше уже не обдает брызгами своих мутных вод подол зеленого аба.

Но в лесах еще остается Сабу. Люди с черными бородами выкорчевывают деревья и наравне с медведями собирают дикие груши в лесу.

На том берегу Аракса — голые скалы Ирана, его опаленные солнцем равнины.

Вырисовываются деревни, как зеленые оазисы, на скалах висят сады, бегут бойкие ручейки, неся песок в мутные воды Аракса.

В верхнем селе старая женщина, стирая в ручье изношенные ковры и паласы, прикладывает руку ко лбу и всматривается долгим взглядом в ту даль, где спряталась в лесах родная Сабу.

Узоры выцветшего ковра внезапно проясняются в воде, и старушке чудится, что на концах ее кос висят колокольчики.

1926

МТНАДЗОР [22]

Перевод М. Мазманян

Единственная тропинка, ведущая в Мтнадзор, исчезала с первым снегом, и до самой весны уже никто не заходил в лес. Однако в Мтнадзоре и сейчас есть леса, куда не ступала нога человеческая. Деревья здесь падают, гниют, и на их месте вырастают новые; пляшут медведи, посвистывая, как чабаны, воют волки, задрав морды к луне, кабаны клыками раскапывают черную землю, выискивая прелые осенние желуди.

Своеобразен мир Мтнадзора. Дикий и девственный. Кажется, что это уголок, забытый богом еще в те времена, когда не было на свете человека, и доисторический динозавр так вольно ступал по этой земле, как сейчас медведь. Может, таким был мир в те незапамятные времена, когда образовались огромные толщи каменного угля с отпечатками давно исчезнувших растений и пресмыкающихся.

И сейчас в Мтнадзоре водятся темно-зеленые ящерицы, которые не знают человека и не боятся его. Сидят себе на камнях на солнце, и можно часами наблюдать за ними, смотреть, как трепещет, будто тонкая жилка, кожица у них на брюшке; их спокойно можно поймать. Ящерицы в Мтнадзоре не удирают от человека.

Высоки горы в Мтнадзоре, даже в долгие летние дни солнце ненадолго заглядывает в эти леса. И когда в далеких долинах солнце еще только клонится к западу, в Мтнадзоре уже густеют тени, под деревьями чернеет непроглядная мгла, выходят из своих берлог медведи, спускаются к водопою кабаны, тоскливо и тревожно воет у своего логова волк, и этот вой тысячеголосым эхом отдается в ущелье.