Альпийская фиалка

Как-то одновременно с первыми лучами солнца над городом пронеслось пушечное ядро; оно разорвалось близ казарм. Первый взрыв доказывал, что «идут».

84-я бригада говорила свинцовым языком.

Усилилась паника. «Волчьи сотни» получили приказание отступать.

Жители закрыли двери и окна, — те; которые имели двери и окна. Co всех концов потянулись к дверям те, для кого оружие было тяжелой ношей. Проснулась надежда, что скоро можно будет снова взяться за серп и косу.

Ана-зизи от страха и беспокойства заблудилась в городских улицах. Она никогда не оставалась так долго в городе. Бедная мать жадно вслушивалась во все, что говорилось о наступающей армии.

Офицер контрразведки, скрежеща зубами; рассказывал в своей комнате бледной Машо; что в течение всей зимы тот парень, который перед их домом молчаливо связывал провода, оказывается, давал сигналы красным. Рассказывая об этом, укреплял на подоконнике пулемет.

А растерянная Машо наспех укладывала сундуки. Она с таким же трудом: понимала слова мужа, с каким в детстве — трудный урок.

На другой день артиллерия из-за горы начала бомбардировку. B городе то здесь, то там послышались взрывы. Церковный крест накренился и закачался подобно ветке. Потом вдруг свалился и воткнулся в землю около орехового дерева.

Совершенно неожиданно со стороны реки въехали в город четыре всадника. Перед ними ехал один на золотистой лошади. Они постояли минуту неподвижно, затем, когда загремели пушки, двое из них погнали лошадей к кладбищу, держа маленькие красные флажки; ©Ни воткнули флажки в кладбищенский холмик, как прицел для артиллерии. Потом поскакали вдоль обрыва, к мосту.

На этот раз снаряд попал в скалу. Осколки камней долетели до всадников. Снизу послышался взрыв;

— Махни флажком, — закричал всадник на золотистой лошади, быстро взглянув на ущелье.

Электростанция стояла в дыму.

И всадник пришпорил разгоряченного коня, направляясь к мосту, откуда красная конница должна была войти в город.

Золотистый всадник пересек площадь и помчался кратчайшей улицей к мосту..

В этот миг ив окна полил свинцом пулемет. Одна женщина вскрикнула:

— Вай, дитя мое родное…

«Всадник накренился и повис, как подкошенный колос.

Лошадь испугалась и понесла. Нога всадника застряла в стремени. Тело его, волочась по камням, обагрило их кровью.

Посреди улицы лежала задыхающаяся Ана-зизи, утирала первые капли теплой крови сына, билась головой о землю, царапала камни.

И теперь по-прежнему летом наш квартал Гюнеш окутывают облака; торчит только Острый камень. Когда подымается облако, видны крыши городских домов.

На месте церкви разбит зеленый сад. Ущелье переродилось. Там белеют тесаные камни бывшей церкви. Это новая гидростанция, солнечная и просторная. Со скалы спускается вниз широкая дорога. Весною школьников водят в ущелье и объясняют им, как работают машины.

Обновленная страна, новые дети.

Случай закинул и меня в наш квартал. Я уверенными шагами шел по дорогам, где в играх провел свое детство.

Вот Hex, пенистая вода, ядовитые кусты кеха. Мой товарищ Андо говорил, что змеи готовят свой яд из их листьев.

Подобно библейскому Иову, перед развалившимся домиком сидит гончар Авак. Он обнял меня и, как слепой, ощупал мое лицо.

— Андо, мой Андо.

На его перекошенном от боли лице не показалось слез, хотя голос дрожал от глухих рыданий.

На кладбище нашего квартала похоронена Ана-зизи. Ни могильного камня, ни надписи, ни памятника. Весною зеленеет могильный бугорок, сорные травы заглушают ранние цветы, уверенные, что не встанет более Ана-зизи, не будет полоть их костяной гмалты.

Но вечером к скале приходят другие девушки, поют новые песни, играют на мандолине. А когда устанут, начинают простую беседу. Один из юношей указывает на расщепленный в ущелье камень и рассказывает о жизни и смерти сына гончара, Андо:

— Красная конница вошла в город со стороны моста… На руках они несли окровавленный труп Андо.

Что же еще? Отложу перо.

Но почему мои пальцы дрожат от волнения, которое я испытываю оттого, что из глубин времен извлек с помощью своего слабого пера героический образ товарища моего детства — Андо?

О, сколько новых Андо среди этих смуглых юношей, которые вот на этой старой скале перелистывают светлые страницы устного преданья.

И еще раз во всем мире наши орудия мощно прогремят старые слова: «Мир — хижинам, война — дворцам!»

1931

ЧЕРНЫЙ ХЛЕБ

Перевод Е. Алексанян

1

Шум города стихал. Город напоминал поле сражения, которое вспыхивало на рассвете вместе с грохотом первого грузовика, к полудню разгоралось и затихало к вечеру, когда медники убирали свою медь, кузнецы опускали молоты, умолкали машины.

Вечером теплый дождь омыл цветущие деревья, булыжник на тротуарах и наполнил землю озерцами прохладной, мутной воды и вязкой грязью. Белые облака заскользили с гор к городу и медленно, беззвучно, как караваны без вожака, кружили, касаясь крыш.