Альпийская фиалка

Вдруг раздавался звук шагов, и Лусик, затаив дыхание, прижималась к его руке. Человек оказывался запоздалым прохожим, который спешил постучать в одну из маленьких калиток, или пьяным, он шел себе, покачиваясь, или ворчал, или напевал что-нибудь грустное.

Под стеной тек ручей, до краев наполненный водой. Ручей стекал с гор и шумел в садах на холме, как горный поток. А дальше, на плоскогорье и внизу в рисовых и хлопковых полях шум замирал, затихало журчание воды.

Они садились на берегу ручья и, когда угасала беседа, молча слушали бормотанье ручейка. Все зависело от того, о чем они говорили, что сказала Лусик. Левон то обижался на нее, то они оба с воодушевлением говорили об учебе, работе и бог знает о каком еще светлом будущем.

Когда они обижались друг на друга, им казалось, что сердится и ручей… Когда речь заходила о том, что им надо расстаться, потому что Левон поедет учиться в Москву, казалось, что ручей горюет вместе с Лусик, а когда беседа под абрикосовыми деревьями шла вокруг их трудной работы и борьбы, становилось слышно, как вода бьется о камни, которые мешают ее беспрепятственному движению.

Вода унесла их разговоры. Поцелуи, шутки и глиняная стена, которая пачкала платье Лусик, собака, прыгнувшая откуда-то сверху и испугавшая их, — все исчезло, осталось незамутненное воспоминание, иногда дававшее о себе знать, как рубец на ноге. Но рубец он видит, трогает рукой, и боль становится меньше. А след от той боли… Вот и сейчас губы не шевелятся, но мысленно он говорит: «Какой славной была Лусик», Он повторяет мысленно эти слова, как будто та хорошая девушка умерла. Но Лусик жива, эта хрупкая девушка скоро станет инженером. Ее пальцы будут чертить, по ее проектам станут строить дома.

Таким обычным было расставание.

— До свидания, товарищ Левон…

Она сказала так в первый и последний раз. Его послали в район, девушка уехала в Москву. Что же дальше?.. Он просился в Москву. Но могла ли там повториться абрикосовая улица?.. В прошлом году Левон как-то проходил по ней. Случайно там оказался… По правой стороне улицы поднялись новые дома. Часть их еще строилась. Мостовую выложили синим кварцем. Нетронутой оставалась только левая стена абрикосовой улицы, за стеной — деревья. Он увидел даже ручей и тот балкон, под которым они однажды спрятались от сильного дождя.

Тогда днем, в часы работы, он вспоминал слова Лусик, все, что было с ними вчера; от переполнявшей его радости, юношеской энергии он улыбался, и работа шла легко. Когда в комнате никого не было, он иногда начинал насвистывать… Он свистел и в телефонную трубку и просил Лусик не вешать трубки. Та картина жила в памяти, нарисованная самыми горячими красками: цветущие абрикосовые деревья, ручей и высокие глиняные стены, которые отгородили от всего мира и журчание воды, и аромат цветов, и нерушимую тишину. Казалось, до глухой этой улицы не доходили звуки городка.

— Ну что, насытился? — насмешливо спросил себя Левон и встал с места. Точно вспоминал не он сам, а кто-то другой, он же только терпеливо ждал, пока этот другой закончит предаваться простительной слабости.

Занавес опустился. Посреди комнаты стоял другой человек. Взгляд его уже не был устремлен на вазу, а мысль далека от улицы цветущего абрикоса. Посреди комнаты стоял человек, о котором некоторые говорят, что характер у него суровый, даже жесткий… У него слава стойкого и выносливого работника. Те сотни людей, что работают вместе с ним, с удивлением рассказывают о его неисчерпаемой энергии.

Они знают, что всю энергию Левона поглощает сложная работа по приобретению и снабжению тысяч машин. Днем в его комнату заходит множество людей. Звонят телефоны, хлопают двери, шумят машинистки. Откуда-то телеграфно требуют тавот и бензин, задерживается переброска тракторов, и вот летят грозные, как набат, телеграммы, что горит земля, пропадает зря время. И с тысяч мест все эти многочисленные нити, как лучи, сходятся в этой точке, как в зените. Ходят взад и вперед люди, которые приехали из районов, с рабочих мест. Вот один из них начинает путано рассказывать свои байки, а Левон несколькими четкими вопросами направляет разговор в нужное русло. Он слушает, звонит по телефону в ремонтную мастерскую; и одновременно в его мозгу рождаются новые проблемы, идет новая работа.

Посреди комнаты стоит человек, чей рабочий день кончился, он вернулся домой, на отдых. Придет утро, и сотни людей снова увидят его* на том же месте; с таким же озабоченным лицом.

В коридоре висит его шинель. На улице сыро. Левон одевается и застегивается на все пуговицы. Теплая шинель тесно облегает спину, так он чувствует себя увереннее.

Он гасит свет и осторожно открывает стеклянную дверь. Соседи спят. Слышен только голос «казаха». Наверное, он читает вслух.

6

Напротив, на улице светит большая электрическая лампа. Над ней колышется белый туман. Колышется туман, кажется, что качается лампа. Мгла сеет мелкий дождь.

Левон доволен, что надел шинель. Его удовлетворение выражается в том, что он засовывает руки в карманы и сильно прижимает их к телу.