Алрой

“Я должен видеть Хонайна. Умен, ясно и трезво мыслит. Только он поймет меня. Дух достойной власти не совместим с предубеждениями и исключительными правами. Дай волю Джабастеру, он вырежет всех мусульман. А между тем, правоверные составляют большую и не худшую часть моих подданных. Джабастер рад опустошить империю, дабы не слышать книжников упрек, что исмаильтяне покушаются на наследие Израиля. Фанатик! Отправлю его покорять Иудею. Нам нужно изобрести сходный способ приобщения побежденных к плодам победы. Румский султан! И храбр и нагл. Увез гарем! Жаль, что не Авнер противостоял ему. Хоть и не люблю я переговоры, но с султаном без этого не обойтись. Как жаль, что нет Хонайна под рукой – это миссия для него. Он необходим сейчас. Но можно ли доверять ему во всем? Разные мысли роятся в голове. Куда ведет эта дверь? Знакомая галерея. Здесь нет никого. Царь без охраны. Дисциплина во дворце слаба. А в этом зале что? Вспоминаю, здесь развешена одежда. Я переоденусь. Меч – в сторону, он славно послужил мне, пусть отдохнет. Вот мантия, соболем подбитая. Вот обувь – бархат и рубины. Шелковый кушак. Засуну за него кинжал на всякий случай. Гляну в зеркало. На кого я, безбородый, похож? На евнуха или на владыку мира?

8.2

Раннее утро. Тигр тих, необитаем. По воде скользит одинокая лодка. Один гребец на веслах. На высоком берегу дом. От него к воде ведет крытый арочный спуск. Лодка причалила. Шторы поднялись. Показался единственный пассажир. Он сошел на берег, поднялся по ступеням.

Человек освободил золотой засов, прошел сквозь галерею, вступил в роскошный зал, отделанный белым и зеленым мрамором, уселся на кушетку возле порфирной чаши фонтана. Двери зала отворены в сад. Послышался шепот, ясно прозвучало: “Хонайн”. Из сада навстречу гостю шла женщина, длинная вуаль покрывала лицо ее и плечи.

“Хонайн! – воскликнула женщина, – Хонайн, твой немой прелестник вернулся!”

Неописуемой красоты юная дама бесцеремонно разглядывала нежданного гостя. Они стояли двое, мужчина и женщина, впились друг в друга глазами, молчали. Вошел третий. Шаги легкие, осторожные, в руках лампа.

“Алрой! – вскричал изумленный Хонайн, и лампа выскользнула из рук.

“Алрой!?” – повторила красавица, и щеки ее побледнели, и она для верности прислонилась к колонне.

“Дочь халифа!” – воскликнул царь Израиля, преклонил колено и осторожно взял ее за руку, – “Я действительно тот самый Алрой, кому судьба назначила властвовать над великой империей. Но прекрасной принцессе Ширин нет причин бояться того, кто ценит выше военных побед знак ее доброты!” При этих словах он разжал ладонь, на которой лежали жемчужные четки, памятка первой встречи, и вернул их принцессе.

Принцесса взглянула на четки, закрыла лицо руками.

“Мой дорогой Хонайн! – сказал Алрой, – я не забываю добра, и мой приход сюда – доказательство сему. Я здесь затем, чтобы исполнить любое твое желание, что в пределах моих сил”.

“Господин мой!” – ответил Хонайн, уже смиривший волнение, нечастое в его душе, и преодолевший еще более редкое удивление, – “Господин мой, дело мое простое. Пред тобою дочь халифа. Встреча с ней здесь и сейчас неизбежно откроет тебе ее помыслы и тайны. Принцесса Ширин намеревалась воспользоваться недавним катаклизмом, чтобы скрыться от ненавистной обыденщины, а также избежать грозящей ей судьбы. За счастьем бегут далеко, бегут от самих себя. Я единственный ее советчик и союзник, боюсь не слишком сильный и успешный. Мое предводительство над депутацией к тебе, которого потребовали горожане, остановило на время наше бегство. Возможно, со вступлением твоей армии в Багдад нам безопаснее оставаться здесь. Принцесса стала добровольной пленницей в моем доме. Я при ней, но город думает, что я в отъезде. Сегодня на рассвете она ускользнула из-под моего не слишком бдительного ока, дабы узнать, какими слухами полнится Багдад. Таково наше положение. Мы в твоей власти и просим покровительства”.

“Мудрый Хонайн! Нам следует обсудить важные дела. Сейчас я удалюсь, чтобы не быть помехой. Завтра в этот час я вновь прибуду. Ты поведаешь мне желания Ширин. Пусть то будет охрана, ежели она задумала бежать в другие края, или, скажем, пожалование провинции для правления, или дворца для житья – я рад служить. Теперь прощай, принцесса. До завтра, Хонайн.”

8.3

“Хмурым было царское чело”, – сказал Итамар Азриэлю, когда они вышли с совета.

“Несметно мыслей и забот. Огромен груз. Диво, как человек выносит”.

“Накануне боя он был спокоен, даже весел, хоть ожидал его день суровее сегодняшнего несравненно. Заметил, как он распекал Джабастера?”

“Откровенно, без обиняков! Несгибаемый Первосвященник согнулся под тяжестью упреков. Царь владел собой, но заметно было, что раздражен, и перо дрожало в гневной руке, подписывающей указ. Я не видал человека бледнее”.

“Или мрачнее. Я думаю, Азриэль, железный Первосвященник нас не любит”.

“Лишь сейчас тебе открылся сей секрет? Мы не его питомника питомцы. И, по чести говоря, Алрой – тоже. Я рад, что царь непреклонен и не допускает Абидана в совет. Он стал бы Джабастеру опорой”.