Алтайские робинзоны

Ребятам казалось, что комната плавно, как лодка в хорошую погоду, покачивается, лампа ласково подмигивает, и они не знали, — то ли стоят на полу, то ли плывут куда-то. Лёня заметил, что с Шуриных лохмотьев на чистый блестящий пол течёт вода и все хотел сказать ему об этом, но почему-то не мог. И было не то очень весело, не то хотелось плакать, а, может быть, спать.

— Выдрать вас надо! Ушли, никому не сказали, — кричал папа, но Лёня видел, что он не сердится. Потом Лёня увидел, как Шура шагнул к столу, молча взял с тарелки горсть жареной картошки и, ни на кого не глядя, стал торопливо жевать. Лёня сам не заметил, как у него в руках тоже оказался кусок хлеба. Он с жадностью кусал его. Подумал, что такая жадность неприлична, но остановиться не мог.

Бабушка опять всплеснула руками и заплакала ещё громче.

— Бедненькие вы мои, проголодались-то как!

Дедушка то садился на стул, то пересаживался на другой и всё повторял:

— Ну и ну! Ну и ну!

Галя увела ребят в свою комнату и заставила переодеться. Через несколько минут они в чистом белье сидели на печке и ели что-то вкусное, а что — разбирать было некогда. Все стояли около, смотрели на них, задрав головы, и расспрашивали. Ребята только молча кивали головами.

— Да погодите вы, дайте им поесть, — сердилась бабушка, а через секунду сама спрашивала:

— Да что же вы, голубчики, там ели-то?

— Хватит, — сказал Василий Алексеевич, — с голодухи много есть вредно.

У ребят отобрали еду. Прожевав последний кусок, Лёня грустно сказал:

— А у нас Аметист утонул…

— Кто? — спросили все враз.

— Об этом не надо, — сказал Шура, нахмурившись. Лёня вздохнул и посмотрел на лампу. Огонь замигал и прищурился и от него протянулись длинные, тонкие лучики, а лица у папы и бабушки стали крошечными. Больше не хотелось ни говорить, ни шевелиться. Лёня медленно повалился на бок, невнятно пробормотал что-то и уснул.

— Галя, неси-ка подушку, положи ему под голову, — сказала бабушка.

— А где моя сумка? — возбужденно спросил вдруг Шура.

— Вот твоя сумка. Что-то в ней тяжелое.

Миша подал ему сумку. Шура долго развязывал её ослабевшими, непослушными пальцами. Все, молча, с любопытством смотрели.

— Дай я развяжу! — не утерпела Галя.

— Я сам, — коротко сказал Шура, и, наконец, развязал сумку. Он порылся в ней, достал мокрый узелок и развернул его на коленях. Между комочками серой и рваной тряпки сверкнули драгоценные камни.

— Смотрите, что они принесли-то, — сказала Галя, вытягивая шею.

— Вот это да! — воскликнул дядя Костя и одновременно с Мишей протянул руку к сокровищам.

— Это тебе, Галя, — сказал Шура, подавая ей крупный фиолетовый аметист, прелестный сапфир и зеленый изумруд.

— Смотрите, да у них золото! Вот черти, да где вы взяли? — заволновался дядя Костя.

— Нашли. И россыпи, и жилу. А это вот руда вольфрама. Ух, сколько там всего!

У Шуры блестели глаза, лихорадочно горели уши и щеки. Говорил он быстро, возбуждённо, но голос был слабый и хрипловатый.

— Возьмите все и смотрите. Мы там много нашли.

Мужчины положили сумку на стол и при свете лампы стали рассматривать найденные ребятами богатства.

— Надо полагать, что это осмистый иридий. Где вы его нашли? — закричал дядя Костя, оборачиваясь к печке, но Шура уже мирно спал, положив голову на ноги Лёни.

XI

ДЯДЯ Костя и Миша забрали найденные ребятами золото и образцы пород и уехали в Барнаул. Они говорили, что находки ценные и что ребят, конечно, премируют велосипедами.

Ребята возвратились с Василием Алексеевичем домой, в Сосновку.

Сначала ребята с нетерпением ждали известий из Барнаула. Они любили помечтать вслух, когда оставались вдвоем, о велосипедах, о том, какие запасы золота окажутся и что будут делать из вольфрама и осмия. Но писем из Барнаула не было, и ребята перестали ждать, увлеченные интересной игрой. Игра с неделю называлась «Экспедиция на Алтай», потом превратилась в «Экспедицию на Урал». Экспедиционная партия состояла из пионерского звена «Спартак», вожатым которого был Шура. В звене было четыре мальчика и две девочки.

Ранним утром ребята уходили или в Сухой Лог, или на берег протоки. Крутой высокий берег был изрыт стрижиными гнездами и изрезан оврагами. Ребята с огромным удовольствием лазали по крутым глинистым берегам, даже в проливной дождь. И чем неприступнее был склон, тем интереснее было на него забраться.

Но с неменьшим удовольствием они путешествовали по карте, разостлав её прямо на траве.

Но с неменьшим удовольствием они путешествовали по карте, разостлав её прямо на траве.