Знают Сону и в средней школе, что находится на территории совхоза. Как никто другой, может она подобрать ключики к сердцам мальчишек и девчонок, юношей и девушек. Ведь это благодаря ее пропагандистским усилиям, искренним выступлениям перед учащимися остались в родном селе бывшие школьники Башир Агаларов, Бенуша Рустамова, Дильбар Мамедова и многие другие. Работая в совхозе, они получают от своего труда такое же удовлетворение, как и их наставница Сона Казиева.
– А я, – говорит Сона, – испытываю истинное удовольствие от работы. И не мыслю жизнь без подруг-хлопководок, без села по имени Комсомольское, без жаркой степи за околицей, что весной голубеет от синих тюльпанов, без полей, на которых колышется хлопок.
– А как же мечта – стать учительницей?
– Я не бросила педагогический институт, учусь на филологическом факультете заочно.
– Так, значит, скоро оставите поле, комбайн?
Сона помолчала, потом, как бы рассуждая вслух, проговорила:
– Знали бы вы, как разбираются девчата и ребята нашей бригады в литературе, какие интересные читательские конференции бывают у нас! Отрадно чувствовать, что трудишься вместе с такими людьми и что в какой-то мере способствуешь росту их культуры. Нет, я не думаю оставлять работу механизатора. Сначала испытывала чувство долга. А теперь… Теперь просто не могу без нее.
Всадник времен гражданской
Фашисты шли на них во весь рост. Шли самоуверенно, нагло. Сыпали огнем автоматы. Раскалываясь под ударами их сапог, брызгали родовой мякотью кавуны.
«Как звери», – мелькнуло у него в голове.
Потом, когда он увидит разоренные села и города, детские обожженные трупы, расстрелянных стариков и женщин, он вспомнит эту мелькнувшую в его первом бою мысль, и убеждение, что фашисты – звери, наполнит его сердце еще большей ненавистью к врагу. И даст ему, уже не рядовому бойцу, а старшему политруку (это звание Ткачу присвоят вскоре после боя на бахче, победного для них, необстрелянных ребят), и силу, и мужество в кровавой схватке с теми, кто посягнул на самое святое для него – на жизнь советских людей, на наш строй, который он, Михаил Ткач, утверждал, как мог, до войны и который утверждал его – как коммуниста, борца за наши идеалы.
….Батрацкий сын, познавший холод и голод, и панскую нагайку, Михаил Ткач был поднят на ноги и вскормлен Великим Октябрем. Сам он в слово «вскормлен» вкладывает не только образный, но и прямой смысл. С шестилетнего возраста оказавшийся в людях – у отца и матери было девять детей, он впервые поел досыта только при новой власти, когда приехал в Одессу из-под Винницы, чтобы устроиться на завод. В рабочей столовой оборванный, изнуренный парнишка получил полное блюдо борща и столько же гречневой каши.
Потом Советская власть дала подростку и хорошую работу – слесаря на заводе имени Октябрьской революции, и возможность учиться на рабфаке, и многое другое. Но блюдо разваренной в простой воде гречки на всю его жизнь останется символом изобилия. И Нина Николаевна, жена Михаила Федоровича, и поныне два раза в неделю, как минимум, ставит на стол гречневую кашу.
Эта власть, вырастив из бывшего батрака стойкого верного сына партии, в двадцать девятом году доверит ему новую жизнь на селе.
Тогда Ткачу исполнилось двадцать пять. А первых председателей из рабочих называли – кому не известно! – двадцатипятитысячниками. Товарищи его шутили по этому поводу:
«Ну, Федорыч, быть тебе счастливым: двадцать пять на двадцать пять!» И, спустя многие годы, когда белым яблоневым цветом его голову высветит седина, оглядываясь на пройденное и по сей день продолжая оставаться на посту председателя одного из лучших колхозов Украины, он скажет:
– Да, я был счастлив и счастлив сейчас…
А тогда, в двадцать девятом, гасли от нехватки кислорода лампы в хатах села Красногорово, где проходили крестьянские сходки. Кулацкие прихвостни кричали: «Невозможно создать колхоз на базе бедняцких хозяйств. Из сотни лодок корабля не построишь!»
Они не только кричали, но и стреляли из ночной тьмы, бросали под колеса трактора, запахивающего межи, детей. Но все же к весне тридцатого года стало село Красногорово Березовского района Одесской области центральной усадьбой коллективного хозяйства «Суспильна Праця». От тех времен в бывшем правлении колхоза в косяке двери торчит винтовочная пуля, метившая в председателя. И стоит в селе на пьедестале трактор, на котором вел он первую борозду на колхозном поле – торил первую тропочку к новой жизни.
Он был там недавно. Шел по селу и радовался, каменные дома под железом и черепицей, фермы, что заводские цехи, машинный двор, полный техники.
Собрался народ. Поцелуи, объятия, слезы, и самое частое в этих случаях: «Помнишь?»
– Помнишь ли, Федор, – спросил Ткач механика, сына первой колхозницы Марии Носенко – как ты за хвост свою корову держал, которую мать на двор колхозный вела? Надеюсь, теперь в хвосте не плетешься?
Засмеялись собравшиеся: «Ох, Федорыч! И надо же, что на свет белый вытащил».
– Не-ет! – закричали хором. – Теперь он у нас только впереди ходит.