Алтарь Святовита

Элки приняла задумчивый вид, вроде как вспоминая бессмертные труды Плиния, и согласно кивнула головой. Ни у кого из присутствующих даже не возникло вопроса, каким образом фрукты удалось довезти в целости и сохранности, преодолев столь огромное расстояние, как тогда, так и сейчас. Однако Нюра пояснила, а все согласились с ее мнением, что везли дерево целиком, в бочке с землей.

Финальным блюдом стал торт, украшенный двумя лебедями из желатиновой мастики в белковой глазури, плывущими по кремовому пруду в виде пурпурного сердца, выложенного маленькими жемчужинами. Нюра предупредила гостей заранее, что жемчуг лучше не глотать, дабы не уподобляться Клеопатре. Это сразу вызвало жуткий интерес, с требованием просветить, что это был за случай.

– Существует легенда, изложенная все тем же Плинием Старшим, о египетской царице Клеопатре. Принимая Марка Антония у себя во дворце, она выпила уксус, в который положила и растворила две жемчужины невиданной красоты, дабы подчеркнуть богатства своей страны. Я проверила эту легенду и скажу одно: неправда. В уксусе целая жемчужина не растворится[45].

– Жемчуг не так прост, – перебила Нюру Элки, – женщина та, о которой ты рассказала, была довольно хитра. И сделала она это исключительно для мужчины. Сама я не пробовала, Холлард меня и так любил, а вот некоторые… глотали и добивались своего.

Гунндис проглотила три жемчужины, Нюра решилась на одну, а Элки просто сложила крохотные белые шарики в свой кошелек.

Между тем, пока рассуждали про жемчуг, Астрид похабно ухмыльнулся и поделился своим мнением с соседом:

– Я бы сказал, дружище, о каком жемчуге на самом деле писал тот Плиний, да только не все поняли. Одно правда, не всякая женщина их глотает, иногда выплевывает. Ха-ха.

Для простых горожан на площади, возле дома Захара, был сбит длиннющий стол. Вокруг него установили жаровни, рядом выставили ящик, полный соли, а ближе к реке на вертелах поджаривалась птица и бараньи туши. Хлеб, как и бочки с пивом, лежали на телегах. Гости поначалу ходили за угощением самостоятельно, но вскоре все как-то расселись, окружили себя яствами и принялись праздновать. Когда к вечеру стало подмораживать, люди и не подумали расходиться. Жаровни давали тепло для тела, а общение согревало душу. Разделившись на множество компаний, самолвинцы и гости из соседних сел вели беседы о своей жизни, вспоминали повод, по которому собрались, поднимали глиняные и деревянные кружки за здоровье Трюггви и его жены, поминали добрым словом своего князя и, конечно же, пели песни, под которые танцевали. В эту ночь Чудское озеро схватилось льдом, скрепив тем самым союз двух сердец. Гуляние продлилось три дня.

* * *

В этот вечер, пока в Самолве полным ходом шло свадебное торжество, из княжеского терема Городца, в сторону Новгорода не торопясь ехал отряд всадников, сопровождающий закутанного в соболиную шубу важного боярина. Состоявшийся полчаса назад разговор между двумя влиятельными вельможами – был итогом многодневной кропотливой работы по обрабатыванию ближников Новгородского князя. Аудиенция у Александра принесла долгожданные плоды. Строган выторговал себе право собрать подати с восточных земель Чудского озера, заплатив десятую часть предполагаемого сбора в княжескую казну. В принципе, согласия князя до этого года было не надо, но в связи с тем, что территория стала спорной, вернее подверглась оккупации, и ответственные на этом направлении бояре как-то не спешили, то Строган Наездинич сыграл на опережение. Предложив свои услуги первым, он сорвал банк. Подобная практика была распространена. Боярские дружины ходили на север, трясти корелов. Пахом Ильич взял на откуп Ижору с Копорьем, другие отправлялись в сторону Онежского озера, на Оять и Свирь. Институту власти подобный расклад взимания дани был выгоден. Княжья дружина не отвлекалась на собирание товаров народного промысла с подвластных земель, получая живые гривны авансом, и лишь в критических ситуациях, когда необходимо было показать военную силу, отправлялась в ратный путь. Вот и сейчас, в преддверии похода на Псков, Александр, сильно нуждающийся в серебре, с легкостью согласился с предложением Строгана. Тем более что других и не поступало, хотя боярину сообщили немного другую версию.

«Вот и настало мое время, – рассуждал про себя Строган. Назначенный Александром контролировать сбор дани со стороны администрации Новгорода, Домаш Твердиславич, конечно, попьет крови, но и от него можно избавиться. Ишь, паскуда, мзду он не берет. За Новгород ему обидно. Ничего, и не таких обламывал. Все мы смертны, особенно в Водьских лесах. Надо бы к немцам человечка верного послать, дабы действия скоординировать. А хотя бы Степана, сына Андрея Бандеры, что от угров прибежал. Холоп с гнильцой, изворотлив, за вранье не раз порот, однако предан как собака. Такой в самый раз подойдет, и веры с немцами он одной, хоть и скрывает это».

– Степка, сучий сын! – гаркнул Строган.

– Тут я, отец наш родной! – отозвался холоп.

– С утра напомни о себе.