– Это все, что есть, господин.
– А ты поищи, вдруг еще есть. В Самолве платят серебром.
Мужичок ухмыльнулся: «Это только пока серебром… но если вас не изведут, то на будущий год здесь платить будут острым железом. Жуки новгородские расплодились, землю нашу занимают».
– Добрый господин, если только у соседей поспрашивать, – остановившись, произнес Валламяги. – Только вряд ли повезут они. Одна лошадка у нас на всю округу осталась.
– Найди в Самолве Захар Захарыча, – сказал я. – Он подсобит с лошадью, да и сено купит сразу, али на косы с топорами поменяет. Только сделать это надо в ближайшие дни. Скажи ему, что Лексей тебя прислал.
Эст что-то сказал в ответ и вдруг вжал голову в плечи, полусогнулся, не то поклонился, притулившись к своей лошадке.
Всадники обошли остановившиеся сани не притормаживая, вздымая в воздух ледяную крошку из-под копыт лошадей, и выскочили на Волхову косу.
– Трюггви с Гунндис ждали, – объясняя свою задержку, сообщил мне Гюнтер. – Он в замке побудет, пока мы в отлучке будем. Алексий, – с недоумением, – куда нам столько мешков?
– Не забывай, Гюнтик, – подала голос Нюра, – там, куда мы идем, днем с огнем крошки хлеба не найти. Дядя Лексей, а вкусненькое что-нибудь есть?
– А как же! Хлеб пустыни – финики.
Через полчаса мы тронулись в путь. Обогнув побережье по льду, уже к вечеру отряд оказался в Пнево. Гюнтер заехал к старосте, похвалил его за своевременный доклад, напомнил о бдительности, а также о казенном коне, который от частого использования чужого хомута сбил холку. Староста даже отнекиваться не стал. Предназначенную для срочных донесений лошадь он использовал в своем хозяйстве и иногда давал соседу Путьку, женившемуся на его старшей дочери и построившему хутор в версте от него. Впрочем, о лошади больше не вспоминали, так как обязанности были исполнены, а селение являлось пограничным. Учитывая данную специфику, на кое-что можно было прикрыть глаза, тем более что на днях прибудет небольшой табун одомашненных тарпанов и несколько из них будут направлены именно сюда.
На заре мы продолжили путь, а через два дня вышли на дорогу, по которой отступали ливонцы из Изборска. По пути нам повстречался небольшой обоз, охраняемый псковскими ополченцами. Везли награбленное и троих раненых. Руководил обозом монах Елизарий, сменивший на время крест с рясой на топор и явно трофейный шлем, так как был с вмятиной и с обрезанным подбородочным ремешком, замененный веревкой. Из его короткого рассказа, поведанного нам за кашей с тушенкой, которой мы любезно поделились, выходило, что псковские богатыри, поддерживаемые княжьими дружинниками и прочей солянкой, сейчас находятся где-то слева от Меэлваских болот. Победоносно маршируют к Юрьеву, который к концу месяца обязательно вновь станет нашим, а проклятые схизматики умоются кровью. Когда же Елизарий опрокинул флягу с вином, то посетовал, что войска разбрелись и занимаются больше грабежом, нежели спешат разделаться с ливонцем. Те же новгородские бояре уже больше сотни чудинцев повязали и отправили в Новгород немыслимое количество полезных вещей. А вот псковчане в этом состязании пока уступают. Сам он везет лишь малую толику от того имущества, упертого немцами из его монастыря в прошлом году, ну и соответственно героев, помогавших эту толику возвертать.
– Жрать нечего, а Ярославович в большой печали, что сокол его крыло поранил, – сказал под конец разговора воинствующий монах и закашлялся. – Кому война горе, а кому мать родная, князьям же – одно развлечение.
Собранное на Псковском вече ополчение охотно шло грабить, но ни в коем случае не воевать. Все смелые и отважные пали два года назад вместе со своим воеводой, когда помогали Изборску. Новое псковское ополчение этими качествами уже не обладало. Как только Ярославовичи углубились в территорию Дерптского епископства, охотникам за зипунами стало понятно, что и до Юрьева обязательно дойдут, а там немец с острой пикой. Кому ж охота дырку в брюхе получить, да и за что? Ополчение стало катастрофически таять. Отряды уходили на поиски продовольствия и более не возвращались. Тоненькими змейками, используя всевозможные обходные пути, «богатыри» спешили к себе домой, под теплые бока жен. В итоге от первоначальных пяти сотен псковичан остались неполные две, не успевшие разжиться оружием и обрасти трофеями.
Расстались мы с псковским обозом, не дойдя до реки Пижма, где-то с десяток верст. Гюнтер вроде бы заметил медведя и настоял на немедленной охоте. Елизарий дожидаться результата ловит не стал. С этого места начинались наши поиски, и лишние глаза были ни к чему. Прочесывать местность стали по квадратам: сто шагов по дороге на сто шагов вглубь леса. И так с каждой стороны. За день искомых саней не нашли и вечером, сидя у костра, Нюра предложила искать не сани, а приметные ориентиры.
– Я когда маленькая была, – говорила Пахомовна, – мы с девочками часто что-нибудь прятали. «Секретами» это называли. Соседки все время свои тайники под каким-нибудь камушком положат или у деревца прикопают. Я всегда их «секреты» находила.