В призрачном свете Дэйи под ним шевелится черная трава, хотя ветра нет, и корни деревьев торчат из неё петлями. И не корни — щупальца. А земля и не земля вовсе, под её обугленной запекшейся коркой зыбко — стоит наступить, и нога медленно погружается в пепел, словно в болото, и оно утаскивает тебя вниз, и корни-щупальца сразу оживают, тянутся жадно…
Кэтриона поспешно отдернула ногу.
Это граница между мирами — Врата в Дэйю. И они сейчас открыты.
Грань мира здесь так тонка, что видеть Дэйю можно даже без погружения.
Но где же печать?
Пепелище огромное, оно размером, наверное, с этот город, что лежит за окнами замка, и идти туда Кэтриона не рискнет. Никаких сил ей не хватит, чтобы вернуться оттуда.
Проклятье! Такого она точно не ожидала…
Она встала и подошла к окну, глядя туда, где в туманных полях Дэйи скрывались Врата.
Ночь, полная ярких звезд, раскинулась над ущельем, а на той стороне ничего не видно, лишь граница леса — более темная неровная линия отделяла небо от земли.
Что же там такое, в этом лесу? И как ей теперь найти то, что она ищет?
Печать точно там, потому и Врата открыты. Неужели лаарцы не знают об этом? Или знают? Только, если знают, почему ничего не сделали до сих пор? Или, быть может, они сами открыли Врата? Но зачем? Выпускать Зверя? Возможно, ведь идет война…
И кто эта женщина в голубом платье?
Вопросов было больше, чем ответов. И ей нужен кто-то, кто ответит на них. Может, поговорить с верховным джартом Ибексов? Сказать, кто она. Ну, а если они сделали это сами? Тогда…
Тогда она может отсюда и не вернуться.
— Проклятье!
Она решит завтра. Сегодня ей нужно отдохнуть. Туры планировали остаться тут на пять дней, так что время у неё есть.
Она вернулась из купален, села на кровать и достала шкатулку.
Может быть, попробовать подобрать слово? Если Рикард прав и шкатулка открывается словом, ведь можно попытаться. Она принадлежала девочке, много ли у девочек заветных слов?
Она села в кресло, напротив камина, вытянула ноги к огню и, положив шкатулку на колени, накрыла руками.
«…Спрячь это! И беги! Так быстро, как только сможешь! И не возвращайся!».
Шёпот матери, взволнованный и горячий, почти обжигает лицо. Она сует в руки девочки сверток — тряпицу вытертого красного бархата, и подталкивает её в спину.
Чья-то рука хватает её за плечо, но она впивается в неё зубами, вырывается и бежит. За ней гонятся с криками и проклятьями, но разве они смогут догнать её в хитросплетении дворов и улиц Рыбацкого квартала?
Она прячет сверток в тайник, тот, в котором хранит свои нехитрые украшения, деньги, вырученные за танец, и рыболовные крючки. Мама сказала ей не возвращаться, но разве она оставит её одну?
И она мчится обратно, не разбирая дороги, не смотря под ноги, не замечая грязных луж и пятен помоев…
Их дом уже горит. Огонь лижет небо дымным языком, трещит и шипит дерево, люди стоят вдалеке, но никто не пытается его тушить.
Она видит храмовников в белых плащах, в сапогах со шпорами, кольчугах и перчатках с крагами, на каждой из которых голова сокола. Бутыли с огнем, и мать в крови, связанную, лежащую прямо в пыли у их ног.
Он подошел сзади, она не слышала, завороженная танцующим пламенем…
— Вот ты где, маленькая тварь! Зуар! Держи её!
Ей заломили руки за спину и связали, хоть она и пыталась отбиваться, но куда ей против двух рыцарей!