Альтер Эго

— Умаялись поди? Тута у нас как осень, так туман и туман, не вы одни с дорогой промахиваетесь. Но уж дорога по верхам закрыта, так гостей почти и нет. А я пирожков напекла, — она поставила на стол блюдо, — с капустой. Сейчас утку ещё принесу, уток-то мой старшенький с озера почитай каждый день таскает. Прорва их в этот год. Да вы раздевайтесь! Тута тепло, я вам сейчас постелю наверху, гостевой дом-то у нас уже закрыт, но вам с мужем местечко найдем.

И хозяйка уплыла неспешно за перегородку, пристроенную к печи. А Кэтриона снова посмотрела на Рикарда.

Надо же! А он угадал. Пирожки с капустой…

Он выглядел раздосадованным и потирал лоб рукой, а местные улыбались довольно — обыграли приезжего! Облапошили, как мальчишку.

Только Кэтриона знала, растерянность его напускная. Он встал, подошел к ней, и приобняв за плечо, сел рядом. Из-за перегородки появилась хозяйка с мисками.

— Руку убери или отведаешь сковородки, — прошептала Кэтриона.

Но он только улыбнулся хозяйке, а руку не убрал.

— Повезло нам, такие гостеприимные люди живут здесь, а уж муж ваш, сразу видно, везучий человек, обыграл меня и глазом не моргнул!

Хозяйка расцвела, как пион, от такой похвалы.

— И все говорят — везунчик он.

Кэтриона перехватила вилку поудобнее и, как только хозяйка отошла, красноречиво посмотрела на Рикарда. Он тут же убрал руку. Но там где он прикасался, на плече осталось, будто тёплое пятно, и Кэтриона всё ещё ощущала его прикосновение.

— А ты красиво лжешь, — прошептала она и принялась есть.

— Уверен, что в этом ты лучше меня, — ответил Рикард.

— Пирожки с капустой. Как ты узнал? Не может же быть, чтобы ты учуял их за два кварда отсюда? — она посмотрела на него искоса.

Или может быть? Пес тебя задери, да кто же ты такой?

Но он не ответил. Лишь пожал плечом неопределённо.

— Послушай, — произнесла Кэтриона, снова глядя в окно, за которым уже стемнело. — Ты можешь узнать у них про одно место, квардов на десять севернее? Что там находится?

— А что там должно быть, по-твоему? — спросил Рикард, не отрываясь от еды.

— Там… не знаю, какое-то селение. Вернее было селение, а сейчас пепелище. Мне нужно знать, что там было.

— Допустим, я узнаю. Что мне за это будет?

— Выбирай: я могу поцеловать тебя на ночь, муженек, и боюсь, тебе вряд ли понравится мой поцелуй, или я сделаю вид, что пропустила мимо ушей твою историю с глупой женой, — она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Ладно, радость моя, я узнаю то, что ты просила. А теперь иди спать, ты того и гляди клюнешь в тарелку носом, — ответил он насмешливо.

Пожалуй, он прав, ей удастся поспать немного, пока они будут играть в кости.

Комната была в мансарде. Половину стены занимала каменная печная труба, идущая с первого этажа, рядом с которой стояла кровать, достаточно широкая, чтобы вместить двоих, и плетеное кресло-качалка из лозы. На маленьком столе — свеча в глиняном осколке кружки. И маленькое оконце, задернутое белой занавеской, расшитой маками.

Кэтриона сняла плащ, присела на кровать, прислонившись спиной к теплому телу печи, и даже сама не поняла, как внезапно провалилась в сон.

— Никогда! Никогда так больше не делай! — мать кричит на девочку. — Нас сожгут за это!

Девочка стоит босая, потупив голову, на ней лёгкое платье танцовщицы, которое она сшила сама. Купила кусок алого шелка в лавке и бисер, украсила по подолу вышивкой. И шила тайком, чтобы мать не знала. А в руках у неё новые туфли. Голубые. Лаковые. С застежкой сбоку и розами из жемчужных бусин.

— Но ты же сама так делала и меня учила, я помню! — восклицает девочка. — Что же в этом плохого?

— Это, — мать опускается перед девочкой на колени и берет её за плечи, смотрит в глаза, — здесь это называется «колдовство», и за это нас сожгут на костре: тебя и меня. Ты не должна так делать больше! Никогда! Никогда…

— Но они платят мне за танец, а нам нужны деньги, — девочка плачет, — этот мужчина, Бертран, он дал мне пятьсот ланей, мама! И новые туфли.

Женщина выхватывает туфли и бросает их в угол.

— Никогда не бери подарки от незнакомых мужчин!