Альтер эво

Когда Марк – в новом плаще из водоотводящего материала верблюжьего цвета с алой мраморно-шелковой подкладкой, от которого он не получил никакого удовольствия, – вошел в кафе, Бубен приветствовал его мрачным взглядом исподлобья, не прекращая грязной разборки с белковым омлетом. Кафе было славное, они оба его любили: Марк – за модерновый интерьер с крупным коричнево-желтым орнаментом на стенах, пухлыми зелеными креслами и шахматной клеткой на полу, Бубен – за еду.

Редко какой вислоухий может похвастать обилием друзей. Поскольку – кто захочет иметь дело с человеком, которому при желании не составит труда выведать всю твою подноготную, извлечь на свет божий самые темные страстишки и гадкие секретики? И, увы, это относилось не только к дружбе. Насколько Марк помнил, самые его долгие отношения за последние пять лет длились пять месяцев и закончились… Ой, нет, Селену он сейчас вспоминать лучше не будет.

Прямой, как молоток, Бубен ретриверов не переносил на дух и никаких дел с ними не имел принципиально. Но для Марка по некоторым причинам делал исключение.

Марк повесил плащ, сел, дождался миловидной официантки и заказал себе чай масала. За все это время с Бубном они не обменялись и словом. Несмотря на внешность качка-модели (с поправкой на рост) Бубен был человеком хмурым, чтобы не сказать ворчливым, и не ждал от жизни в целом ничего хорошего. А приятные слова, которые принято говорить из вежливости, полагал враньем, атавизмом и пустой тратой килокалорий.

– Непростое дельце, – проговорил он, когда симпатичная официантка удалилась. – Этот твой объект… Он вроде как был, а вроде как не было его, так.

– Поясни, – попросил Марк, с удовольствием принюхиваясь к чаю.

Встреча была отчасти ритуальная: все полученные данные Бубен уже передал ему в пухлом запечатанном конверте. Но Марка всегда интересовали не только данные, но и мнение.

Бубен отодвинул тарелку и пошарил языком за губами в поисках крошек яйца:

– Сейчас же у нас что? Все хотят след оставить. Кто с деньгами – особенно. Светятся всеми лампочками, как в последний день живут – неясно же, когда оно всё екнет с концами, так. Ну, они и реализуют себя, – последние два слова Бубен выплюнул с заметным отвращением, точно иностранное ругательство. – Мемуары сочиняют. Духовными мирами мерятся. Картины пишут, выставки сами себе устраивают. Стыдоба. – Покачав головой, Бубен угрюмо уставился на собеседника, будто в обрисованной картине имелась какая-то личная вина Марка. – Плюс еще те, кто старается в следующем мире выбить себе кредит получше. Школки открывают, больнички там, чтобы их именем назвали. Замаливают. Короче, ты, может, фиг вызнаешь, какую именно подлянку они там мутят, но всегда знаешь хотя бы, кто они есть.

Марк знал о святом убеждении Бубна, что обеспеченные и допущенные до власти граждане – эта мифическая клика богомерзких выродков – заняты исключительно тем, что «мутят» какие-то «подлянки» с целью нагреться на нормальных людях.

– Так вот, этот твой, он – нет. Таких, как он, не много, но вот они не светятся. И не подкопаться к ним: чем заняты по жизни – хрен поймешь.

– Но что-то же ты узнал? – подтолкнул приятеля Марк.

Бубен сложил брови домиком, втягивая через трубочку свой коктейль на соевом молоке.

– Сын его не по прямой дорожке пошел. Давно, больше пятнадцати лет назад. Связался с дрянными людьми, пару раз заметали его, но вроде как отмазывали. Сам мужик вроде как не рулил ничем, больше его кулаки использовали, так что отмазать было не так сложно. Но с папашей они все равно как расплевались, так и не разговаривали.

Марк кивнул.

– У сына есть дочь.

– Да, была у него одна мадам, но исчезла с концами, – подтвердил Бубен. – От нее и ребенок. Когда этот штрих пошел во все тяжкие, ему было двадцать с чем-то, а дочке его – полтора, что ли. Дед ее себе оставил.

– Жена?

– Жена что надо, – кивнул Бубен. – Та, что была первая, с ним развелась с полвека назад, где сейчас – неизвестно. Последняя, вторая, держит арт-галерею на правом берегу и сеть бойцовских клубов. Никаких благотворительных фондов, всей этой хурлы-мурлы, все по делу. Говорят, с волчьими зубами дамочка.

Неспешно потягивая чай, Марк повертел в голове полученные сведения. Вертел и так, и этак, и чем больше вертел, тем меньше видел в этом прока.

– Значит, о нем самом мы ничего не знаем, – пробормотал он. – То есть – вообще ничего. Неудобно.

Бубен потянулся, напрягая широкую шею, потом уложил локти на столик со скругленными углами и навалился на него грудью:

– Есть кое-что, только я «кое-чем» не торгую, ты знаешь. – Он понизил голос. – Инфа не проверенная.

– Выкладывай.

– Ну, вроде как этот твой перец недавно понакупил себе каких-то… – Бубен замялся, вспоминая слово, – …наукоемких бизнесов. Приборы там всякие, микроэлектроника, то-се… Причем не то в Швейцарии, не то в Австрии. И на Шпицбергене.

Этого Марк не ожидал.

– Офшор?

Бубен помотал головой.

– Думаю, соль не в этом. Он, по ходу, не из таких был, кто хоть на край жопы поедет, лишь бы там выкроить да тут сэкономить. Ему просто надо было зачем-то делать дела конкретно там.