Читаем Альтруисты полностью

– Пап. Пап! – прошипел Итан, дернул Артура за рукав и показал ему пальцем на летящий мяч. Тот описал дугу в воздухе и со звуком «чвак» приземлился в раскрытую перчатку райт-филдера. Артур засмеялся.

– Никогда не путай поп-ап с хоум-раном, – сказал он. – Это тебе урок на будущее!

В перерыве седьмого иннинга Артур встал.

– Поднимайся, – сказал он Итану. – Сейчас можно немного размять ноги.

Мимо них по проходу шла пара – одна из многих в общем потоке устремившихся к туалетам зрителей. Человек, шедший следом за ними, сказал кому-то:

– Подержи-ка мое пиво.

Из колонок на стадионе гремели имена спонсоров матча. Вдруг что-то мокрое и холодное пролилось Итану на затылок, а оттуда потекло за шиворот. Он потрогал пальцами макушку, где волосы у него закручивались по часовой стрелке.

– Пап…

Артур опустил глаза:

– Господи! Чем ты обли…

Итан проследил за отцовским взглядом и увидел высокого голубоглазого качка в обтягивающей футболке, трещавшей на плечах и бицепсах, пока он их разминал. Рядом с ним стоял веснушчатый мальчик примерно одного с Итаном возраста. В руках у него был большой пластиковый стакан, почти до краев наполненный пивом.

Артур нагнулся к мальчику:

– Это ты сделал? – Он показал на Итана.

Мальчик потряс головой.

– Это ты облил моего сына? – снова спросил его Артур. – Ничего страшного, но тебе следует признаться и извиниться.

Качок в футболке опустил глаза на Артура:

– Ты с моим пацаном разговариваешь?

– Он облил пивом моего сына.

– Нефиг разговаривать с моим пацаном.

– Пусть извинится. Посмотрите – у него все волосы мокрые. – Артур погладил Итана по голове. – Даже за шиворот потекло!

– Пошел нах, – сказал качок.

– Пап…

– Эй! – окликнула их тетка, сидевшая в двух местах от Итана. – Чего там такое?

– Этот извращенец пристает к моему пацану, – ответил качок.

– Извращенец! – сказала тетка Артуру.

– Я не извращенец. Я хочу, чтобы ваш сын извинился перед моим. За то, что облил его вашим пивом.

– Пошел нах, извращенец, – сказал качок.

Артур потрепал Итана за шею.

– Извинись, – велел он мальчику.

Итан напрягся:

– Пап, все нормально.

– Твой пацан дело говорит, слушай его, – усмехнувшись, сказал качок.

Итан забегал глазами по стадиону, пытаясь найти какую-нибудь точку, на которую можно было смотреть, пока эта унизительная перепалка не закончится. Он встретился взглядом с веснушчатым мальчиком: тот с отвращением кривил губы.

– Я жду извинений.

– Извращенец ты, вот кто.

– А вы болван!

– Выйдем на улицу, поговорим?

– Мы и так на улице.

Качок сплюнул и закатал рукава:

– А ну пошли!

– Никуда я не пойду.

Качок вскинул кулаки и резко подался вперед. Артур скорчился, подняв руки… и покосился на красного, как рак, сына.

– Хе-хе, теперь понятно, из чего сделан этот крутыш.

– Ладно, ладно, мы уходим.

Артур стал толкать Итана вперед по проходу и сам пошел следом.

– Вот и правильно! – крикнул им вслед качок. – Пидор!

Итан весь съежился от стыда, ему перехватило дыхание.

Всю дорогу домой Артур молчал. Когда Франсин встретила их на пороге и спросила: «А что так рано?», он молча протолкнулся мимо нее по коридору и исчез в спальне. Громко хлопнула дверь.

– Что случилось? – спросила Фрасин, но слезы уже градом катились по лицу Итана. Он почему-то понял, что это конец: никаких походов с отцом на бейсбол и вообще куда-либо больше не будет.

И вот такой поход случился.

Двадцать один год спустя они вместе катили по пригороду Сент-Луиса, и Итан утирал слезы. Он сделал долгий, медленный вдох.

– Пап, – сказал он голосом, полным не страха, но любви и жалости.

Щеки отца пылали от досады.

– Ты молодец, – сказал Итан. Эти слова удивили его не меньше, чем Артура. – Ты молодец.

13

Мэгги решила прогуляться в Форест-парке, чтобы проветрить голову. Маршрут у нее всегда был один и тот же – с тех самых пор, когда она собирала мячики для гольфа: через всю территорию Дэнфорта мимо строительных кранов, библиотеки Зейделя, «Старбакса» и студенческого центра. Рука с перевязанным пальцем болталась вдоль тела. Ветер завывал в готических арках. Солнце куда-то спряталось. Общежития по случаю весенних каникул пустовали: в кампусе остались только будущие студенты-медики и юристы, у которых экзамены были еще впереди. Они, подобно призракам, населяли все укромные уголки кампуса и тихо бормотали себе под нос ответы на вопросы вступительных тестов.

Мэгги никак не могла взять в толк, зачем отец повесил в столовой те фотографии. Четыре штуки, в рамочках напротив стола. В голове не укладывалось…

На всех четырех снимках был запечатлен незнакомый пейзаж, терра инкогнита – бежевая пыль с клочками желтоватой травы. Поросшие деревьями холмы на заднем плане.

А на переднем – два человека перед некой цилиндрической бетонной постройкой. Артур: молодой, кучеряво-чернявый, с вызовом в глазах и выбивающимися из-под воротника рубашки волосами. А рядом с ним мальчик, черный, тощий, улыбчивый, со впадиной в форме каноэ на груди.

Четыре фотографии, четыре позы:


1. Артур стоит на коленях и одной рукой обнимает мальчика.

2. Артур держит мальчика на плечах.

3. Мальчик и Артур стоят спина к спине.

4. Мальчик сидит у Артура на коленях.


Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее