Альтруисты

Когда они вернулись домой – в самом начале ее беременности они переехали с Кенмор-Сквер в дом из бурого песчаника рядом с прудом Джамайка, – Франсин взяла Итана на колени и села на диван, а Артур пошел варить кофе. Она ждала пробуждения материнского инстинкта – и он благополучно проснулся. Она знала, что захочет окружить ребенка заботой – и захотела. Но Франсин и подумать не могла, что этот младенец с удивленными глазами вызовет в ней такое чувство – ей показалось, что они с Итаном не просто мать и дитя, а друзья. Родственные души. Между ними сразу возникло удивительное согласие, взаимная приязнь. Франсин увидела в сыне истинного Кляйна. Ему не было еще и дня, а она уже знала, что у них много общего. Итан заплакал – и она тоже. Когда Артур вошел в комнату посмотреть, что стряслось, он с удивлением, а потом и облегчением обнаружил на лице жены улыбку. Восемь дней спустя в этой же комнате собралась толпа коллег и родственников: кантор Арнольд Песеров взял в руки нож и ввел Итана в смятенный мир еврейских мужчин.

Назвать появление Мэгги на свет ошибкой было бы неправильно. Они зачали ее в любви, во время уик-энда, проведенного в домике под Хартфордом, штат Вермонт, куда Артур вывез жену на отдых спустя полгода неустанной работы и родительства. Итана они оставили с соседом, пережившим холокост, которому Франсин безоговорочно доверяла.

Уик-энд полностью оправдал ожидания: леса, деревянные хижины, крытые мостики. Они гуляли по заснеженным рощам и заглядывали в антикварные лавки. Ночью спали в обнимку, под четырьмя одеялами.

До Вермонта Альтеры считали, что «завязали» с детьми. Когда спустя несколько недель Франсин узнала о беременности, новость эта мгновенно нарушила идиллию, установившуюся в семье после отдыха на шерстяных пледах мотеля с видом на ущелье Куичи.

– Если честно, я всегда думала, что у нас будет двое детей, – сказала Франсин, опустив тест-полоску с положительным результатом на раковину.

– Не знаю… По-моему, у нас и так полно забот. Денег хватает, да, но и ребенок пока один. А ведь ему еще нужно дать образование.

– Как-нибудь справимся.

– А время? У нас нет времени на двоих детей.

– Если ты будешь чуть больше времени уделять сыну, все получится…

– Куда уж больше! Твоей гиперопеки более чем достаточно.

– Гиперопеки?!

– Ну да. Растишь из сына рохлю.

– Если даже я гиперопекаю, так это потому, что ты недоопекаешь! Я просто пытаюсь восполнить то, что он не получает от тебя.

– Да все он получает!

– Ш-ш-ш.

– Он нас не слышит. А если и слышит, то не понимает.

– Ты его недооцениваешь.

– Ребенку пять лет от роду!

– Он прекрасно все понимает. Я же вижу. Не смей его недооценивать!

За пять лет между рождением Итана и зачатием Мэгги она успела немного разочароваться в муже. Артур выполнял отцовские обязанности, – ограничиваясь необходимым минимумом, – но личность сына его практически не интересовала. Примерно на третий год, когда Итан немного подрос и у него начал формироваться характер, Артур как будто решил, что на этом его работа закончена. Он прекрасно ладил с младенцами, но не с развитыми личностями. Он обеспечивал сына едой, водой и безопасностью, но, как только тот начал карабкаться вверх по пирамиде потребностей Маслоу, моментально откланялся. Подрастающий Итан хотел любви, признания и самореализации, и с этим Артур не мог ему помочь. Вероятно, то были не самые идеальные условия для появления в семье второго ребенка, но Артур решил не настаивать на аборте. Жена забеременела и хотела рожать, это ее тело – так и быть, она победила.

– Ладно, – вздохнул он, но Франсин услышала в его ответе другое: «За тобой должок».

В основе их брака лежала модель бартерной экономики. Домашние обязанности в нем были деньгами. Активное родительство могло быть деньгами. Деньги тоже были деньгами. Я приготовлю ужин, если ты сходишь в магазин. Я сделаю и то и другое, если ты почитаешь Итану. Все в каком-то смысле продавалось и покупалось. В те годы Артур зарабатывал больше Франсин, и это накладывало определенный отпечаток на их отношения. Франсин больше времени проводила с сыном, что тоже накладывало отпечаток, только другой, одновременно более и менее значительный, чем доходы Артура. Долги накапливались. Что-то они прощали друг другу, что-то нет, но ни о чем не забывали. Франсин всегда помнила о наследстве отца и особенно часто вспоминала о нем во время подобных переговоров. Она так и не рассказала Артуру о наследстве, потому что он никогда не спрашивал – то есть он никогда не спрашивал о Месснере. Поначалу она была ему даже признательна, но теперь это начало ее беспокоить. Разве мужу не хочется знать, чем она занималась целый год? Разве его совсем не волнует этот незнакомый мужчина, которого он обнаружил в квартире любимой? «Будь по-твоему, – время от времени думала Франсин. – Я ничего тебе не расскажу. Ничего».