Альтруисты

Отец на снимках улыбался так, как на памяти Мэгги не улыбался никогда. К тому же — он трогал мальчика, а тот трогал его. Это Артур-то, избегавший любых объятий по любым, даже самым уважительным поводам! Вокруг его тела, казалось, постоянно висело силовое поле. Однако вот же он, довольный, обнимается с мальчиком. И мальчик тоже счастлив: позирует так, словно рядом — его близкий друг. Или старший брат. Или отец.

Мэгги с Артуром грызлись практически с тех пор, как она научилась говорить. Но лишь в конце первого курса, когда Франсин рассказала ей про поездку отца в Зимбабве, Мэгги начала его бояться. Точнее — бояться того, что она могла унаследовать от отца, в кого могла превратиться. Если Артур когда-то был похож на нее — своей решимостью, филантропическими взглядами, — значит ли это, что и она однажды станет похожа на него, начнет использовать свои благие намерения в качестве оружия против тех самых людей, которым так хочет помогать? Мороз шел по коже от этой мысли. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы выкинуть ее из головы. И тогда она осталась один на один с Артуровыми промахами — точнее, преступлениями. Он явно хотел, чтобы Мэгги увидела фотографии. Именно она, а не Итан. Но зачем? На снимках был запечатлен счастливый молодой человек, непорочный человек, любящий человек в полном расцвете сил. Но Мэгги знала правду. Знала, чем закончилась та поездка. То были фотографии про жизнь «ДО». В курсе ли Артур, что ей все известно и про «ПОСЛЕ»? Мэгги никогда не разговаривала с ним о той поре. Боялась, что отец подтвердит рассказанную мамой историю или того хуже — без обиняков скажет, что его ошибка привела к смерти многих людей. У Мэгги раскалывалась голова. Она не могла раскусить лицемерие Артура, разложить его по полочкам. Зачем он повесил эти фотографии?! Чего он добивается?

Она помотала головой и зашагала дальше.

Форест-парк представлял собой огромный центр культуры и отдыха площадью в тринадцать сотен акров. На его территории расположились снежные горки, Художественный музей, фонтаны, зоопарк, каток и Музей истории штата, где куда больше внимания уделялось не Миссурийскому компромиссу, а Всемирной выставке^{61}, проходившей когда-то (сто одиннадцать лет назад) в этих местах. Мэгги сперва шла вдоль поля для гольфа, потея от растерянности и стресса, затем поднялась на вершину холма к Художественному музею. Напротив входа, в центре небольшого павильона, стояла бронзовая статуя Людовика IX верхом на коне. Памятник назывался «Апофеоз святого Людовика», а под ним находился пруд с фонтаном. Стоя на вершине холма и глядя вниз, на людей, что устраивали пикники и катались на водных велосипедах, Мэгги, внутренне содрогаясь от мысли о фотографиях в столовой, почувствовала, что и сама достигла некоего апофеоза, только наоборот: расплата была уже не за горами.

Она повернулась лицом к бронзовому коню. И надо же, кто стоял под ним!

— Ди!..

— Мэгги?!

— Привет!

Ди Холл и Мэгги учились в одной школе, но не особо-то дружили. Отец Ди был директором школы, а Мэгги к шестому классу уже побаивалась сильных мира сего, даже если сильный в данном случае принадлежал к исторически угнетаемому меньшинству: директор Холл был единственным чернокожим из школьного руководства. А раз уж отец Ди имел такую власть над школьниками, Мэгги решила, что и к самой Ди не подступиться.

— Какими судьбами в Сент-Луисе? — спросила Ди, в последний момент удержавшись от объятий. Вместо этого она потянула за поводок своего норовившего убежать бигля.

— Да так, в гости приехала. У-у, хороший! — Мэгги нагнулась, погладила собаку по ушам и тут же резко выпрямилась.

Ди поступила в Стенфорд, получив теннисную стипендию и полностью оправдав тем самым усилия отца, который часами бросал дочке мячи, критиковал ее топ-спины и возвращал подачи. Артур всерьез (хоть и ненадолго) заинтересовался Ди, когда увидел ее игру в Шоу-парке. В 2006 году он целый месяц говорил только о Ди, о ее феноменальном ударе слева и прекрасной физической форме, причем — в присутствии дочери, которая никогда не становилась объектом подобного его восхищения.

Еще один факт из жизни Ди заслуживал внимания: когда они с Мэгги учились в седьмом классе, у нее умерла мать. От рака груди. Как Франсин — хотя в то время Мэгги еще ничего не знала о раке груди и не догадывалась, что много лет спустя станет его косвенной жертвой. Теперь же она решила, что пора простить Ди ее теннисные успехи. У них появилась общая травма — ключ к алгоритму Кевина Кисмета, — и Мэгги поспешила сообщить об этом Ди.

— Сто лет не виделись! Наверное, с тех пор как умерла… моя мама?.. — Ей было неловко использовать Франсин для затравки, но слишком уж она радовалась, что нашла товарища по несчастью.

— Ах да. Я слышала, — ответила Ди без ожидаемого сочувствия в голосе. Она заправила за ухо прядь волос и добавила: — Это ужасно.

— Да, спасибо… Я ведь помню — ну, что случилось с твоей мамой. И подумала… в общем, да. Конечно. Ужасно. Теперь я понимаю. Твоя мама, кстати, учила меня играть на пианино.

— Угу.

Бигль громко тявкнул.