Алуим

Похоже, Татьяна не хочет болтать впустую. Отвечаю не сразу. Раздумываю, подбираю слова. Конечно, я прокручивал в голове эти мысли уже много раз, но вслух ни с кем их не обсуждал.

— Мне до сих пор сложно поверить. Хотя, столько уже произошло. Я словно в странной сказке, и не понятно, в какой момент она переходит в реальность и обратно. Конечно, хочется, чтобы всё оказалось правдой. Ведь каждый в глубине души верит в продолжение…

Татьяна задумчиво качает головой.

— А сейчас мы где, в реальности или сказке? Сидим в старом заброшенном доме, отрезанные от внешнего мира нескончаемыми потоками воды, и ищем какие-нибудь тайники, способные приоткрыть нам завесу будущего.

— Да ты поэт, — улыбаюсь. — Но меня больше волнует прошлое. Что же такого я мог натворить?

— Думаешь, что-то очень плохое?

— Не знаю даже.

— Ну, а по ощущениям?

— Хочется считать себя хорошим человеком. Но пока не получается. Я всего два месяца без паразита. И ещё не разобрался, какой я.

— А я давно разобралась. Поэтому и участвую в твоей затее. Чтобы и ты смог.

Сжимает ладошку в кулак, легонько ударяет поверх моего кулака. Смотрю на Татьяну, делаю ответный жест. В заключение касаемся друг друга тыльными сторонами ладоней. Забавно, мы четыре года не выражали эмоции таким способом.

— Ещё бы и помнить об этом в следующей жизни… — вздыхаю. — Хорошо, если после смерти действительно есть продолжение, но плохо, что всё начинается с нуля.

— Я думаю, половина населения Земли всё равно открыла бы сейчас шампанское.

— По интонации кажется, что ты была бы не в их числе.

— Ты прав, — соглашается Татьяна. — Мне страшно от таких мыслей.

— Почему?

— Наверное, боюсь, что наступит апатия. Пропадут стремления. Мы и так часто откладываем дела на потом.

— Считаешь, незнание лучше?

— В данном случае, да. Зная, что одной жизнью всё не заканчивается, люди бы только развлекались, гробили своё здоровье, ничего не опасались, ни за что не боролись, никого не ценили…

— Да многие и сейчас не ценят. Спиваются, убивают других… Но зная о новых жизнях, люди знали бы и о том, что пьянство и прочее ведут к деградации, лишающей способности перерождаться. Так сказала старуха. Выходит, суть не меняется.

Татьяна не пытается спорить. Достаёт из-за пазухи серебряный крестик, вертит его тремя пальцами, разглядывает.

— О Библии думаешь? — всматриваюсь в её лицо. — Древо познания, яблоко и всё такое?

— Да.

— Считаешь, Ева поступила неправильно?

— Не знаю. А ты?

— Я считаю, лучше знать, чем жить в неведении.

— Может, поэтому у меня на шее крестик, а у тебя — змей, — улыбается Татьяна.

— Лихо ты вывернула, — тоже улыбаюсь. — Теперь мне ещё любопытней, что же я натворил в прошлой жизни, — оглядываюсь по сторонам. — Дождь затянется. Мы успеем простучать стены.

Татьяна кладёт ладонь поверх моей и сдавливает кончиками пальцев. Это значит «Давай немного посидим в тишине».

Снова молчим. Болтаю ногами, свисающими с кровати. Заняться больше нечем, телефоны оставили дома. Слушаем доносящиеся снаружи звуки стихии. Но вскоре к ним прибавляется ещё что-то.

— Ты слышишь?

— Что?

— Вот это.

— Что ЭТО? — взволнованно спрашивает Татьяна.

— Шум.

— На крыше?

— Здесь.

— Нет.

— А я слышу.

Тот самый. Тихий, до ужаса знакомый, сопровождающийся еле уловимым гулом. Нарастающий, похожий на треск электричества.

— Она здесь, — говорю я.

— Кто?

— Старуха.

По лицу Татьяны вижу, что мои слова не на шутку её пугают. Беру фонарик, свечу по сторонам, ожидая увидеть знакомые мелькания в полный человеческий рост.

— Влад…

Татьяна подвигается ко мне ближе. Фонарик всё так же направляет вниз, в матрас, словно боясь осветить им комнату и самой обнаружить кого-то постороннего. Обнимаю одной рукой, прижимаю к себе. Чувствую дрожь в её ногах.

— Тебя она в любом случае не тронет.

Шум становится громче, насыщенней. Хорошо, что Татьяна его не слышит. Встаём, быстро обуваемся.

— Где ты? — обращаюсь в пустоту. Как и в случае с приходом Иры, я не могу понять, откуда исходит гул. Может, мне нужно сделать что-то? — Где ты? — кричу и, удобно взявшись, переворачиваю кровать, стоящую в центре комнаты.

— Влад, прекрати, — просит Татьяна, но я уже завёлся. Гул усиливается.

— Ты не сказала всего, что узнала от Хамадиши. Дай мне что-нибудь.

Стены начинают дрожать. Чувствую присутствие, но так ничего и не вижу.

— Дай мне что-нибудь!

Снова прыгаю, стуча ногами в пол. Доски идут лёгкой волной, но никаких признаков тайника не нахожу. Татьяна отходит к окну.

— Влад…

— Дай мне что-нибудь! — беру со стола лом, швыряю его в стену рядом с печью. По стене ползёт тонкая трещина, за ней ещё одна. Они начинают ветвиться и очень быстро превращаются в паутинку. — Тебе ничего этого уже не надо!

Подхожу к комоду, берусь за задний верхний угол и тяну на себя. Затем отскакиваю. Он заваливается и с грохотом падает на пол, припечатывая мой фонарик. Лампочка гаснет.

— Посвети сюда.

Татьяна светит мне в ноги. Наклоняюсь, вытаскиваю из-под комода фонарик. Внешне цел. Трясу его вверх-вниз, знаю, если уронить, контакты внутри порой отходят. Лампочка пару раз мигает, загорается. Направляю свет в дальнюю часть комнаты.

«Вот и она».