«Такая, пожалуй, не отцепится», — подумал Туляков и все же решил попытаться отделаться от нее ее же «козырем»:
— Говоришь, мать разрешила? Нипочем не поверю. Небось она там волосы сейчас на себе рвет, что дочка убежала из дому! Вот представь разрешение от нее и еще два от членов партии вашей Гостеевки, тогда и поговорим. А пока — марш отсюдова, с глаз моих долой! Работать мешаешь…
Хотелось Ане в сердцах обозвать Тулякова бюрократом прямо в лицо, но благоразумие взяло верх — сдержалась. Пришлось из Козлова шагать в свою Гостеевку: где пешком, где на редких попутных подводах. Стояла слякотная осень, от нудных дождей дороги развезло.
Дочери убитого председателя оказалось несложно достать две рекомендации от партийцев. А вот мать наотрез отказалась пустить ее на фронт.
— Я же тогда с твоего согласия пошла в Изосимовский ЧК! Какая теперь разница? — настаивала Аня.
— ЧК — это не фронт, где кругом стреляют и, того гляди, убьют!
— Опасность смерти, мама, везде одинакова. Лучше добром отпусти, а то уйду без твоего благословения — бог накажет: как раз и убьют.
Последний довод оказался сильнейшим. Верующая, малограмотная мать кое-как нацарапала бумажку о своем согласии и перекрестила дочь на дорогу.
Каково было удивление Тулякова, когда Аня снова объявилась и энергично втиснулась в густую толпу, заполнявшую комнату, где записывались на фронт добровольцы. Подошла ее очередь, и девушка молча положила перед Туляковым три бумаги.
Тот с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. «Ну и дивчина… Кремень. Такую с пути не собьешь!» — восхищенно подумал он. Однако бумаги Новиковой все же начал читать.
В одной из них говорилось: «Засим полностью удостоверяю, что Анка, дочь Тимофея Новикова, лошадь на скаку могет остановить запросто. Пахать, как и пилить, колоть, что заправский мужик твой, дюже горазда. Она способностей необыкновенно мужиских и силов тоже недюжинных. Все проверено нами полностью хвактами. Отпускаем, как от сердца рвем, на пользу нашей родной Красной Армии.
Другая рекомендация гласила то же самое, за исключением одной фразы:
«И еще сказать — должен же хто ни хто от Новиковых отомстить за смерть нашего разнесчастного председателя Тимофея Ильича, зверски замученного кулачьем. Так хто это лучше ихней дочери исделает? За этим и отпускаем.
Мать же писала совсем коротко:
«Отпускаю на хвакте того, что все одно девка моя окаянная без мово на то благословенья убежала бы. Так лучше отпускать с бохом. На то я и подписуюсь разнесчастная вдова Тимофея моего Ильича незабвенного.
Туляков все три записки, написанные на помятых листах ученических тетрадей, аккуратно сложил и молча протянул Ане.
— Ну, так как? Хватит этого?
Туляков, нахмурив брови, посмотрел поверх головы девушки, чтобы не встретиться с ее пылавшими огнем глазами, и строго спросил:
— Так сколько же годков тебе минуло?
— Шестнадцать, товарищ Кириллов, — звонко отчеканила она, очень кстати вспомнив фамилию, которую вычитала на дверях.
— Ври, да не завирайся! Во-первых, я вовсе не Кириллов, а Туляков Никита Сергеевич. Кириллов — начальник повыше меня чином. Так что твой подхалимаж не прошел. Во-вторых, тебе от силы четырнадцать, не более. А ежели ты настаиваешь, что шестнадцать, значит, материнское молочко тебе впрок не пошло. — И, считая разговор законченным, Туляков обратился к очереди: — Следующий!
Аня на миг остолбенела, но через минуту подскочила к нему как ужаленная.
— То есть как это «следующий»? А я? Я тебе что — ноль? Пустота? Врешь…
— А ты пока расти! — едва скрывая улыбку, спокойно посоветовал Туляков и занялся очередным добровольцем.
— Поиздеваться захотел? За разрешением по слякоти этакой посылал? Думал, на слабака напал? Нет уж… Не возьмешь добром, пойду за вами самовольно. Не отстану, если даже, как собаку, камнями закидаете!
Было в этой девушке нечто очень цельное, очень чистое, что покоряло. И Туляков сдался:
— Ну и настырная! Оглушила совсем! Такие долго голову на плечах не носят… Давай говори толком, откуда, чем занимаешься… В общем все, как есть!