Алые маки на серых скалах

От Дзержинского Камо знал, что Драбкина — дочь профессиональных революционеров — присутствовала тогда при встрече глубоко взволнованных людей, всматривающихся в лица друг друга, порой не сразу узнававших бывшего товарища по тюремной камере. Конечно, вспоминали они и о пережитых вместе провалах и арестах, годах одиночного заключения, тюремных бунтах, избиениях, каторге, побегах… Он сам тогда, полуживой после Харьковской тюрьмы, через горы и долины добрался до Петрограда. Владимира Ильича не было — скрывался в Разливе от грозящей ему расправы со стороны Временного правительства. Однако съезд работал под его непосредственным руководством!

— Говорите, что же вы замолчали? — с трудом оторвавшись от воспоминаний, попросил Лизу Камо.

— В то время мне было поручено раздать делегатам съезда анкеты, потом собрать их и сделать сводку. На листках серой, шершавой бумаги была начертана повесть о лучших представителях нашей партии. Вы даже не представляете, товарищ Камо, какая впечатляющая картина получилась от сложения всех данных! Я запомнила это на всю жизнь. Сто семьдесят один делегат… Люди проработали в революционном движении в общей сложности тысячу семьсот двадцать один год. Их пятьсот сорок девять раз арестовывали, в среднем три раза каждого. Около пятисот лет провели они в тюрьмах, ссылках, на каторге. Да что, собственно, я это вам говорю, когда в этой статистике числитесь и вы!

Драбкина смущенно замолчала.

— У вас прямо творческий подход к анкетам. Это замечательно, — сказал Камо. — Поговорим теперь о наших анкетах. Сейчас у нас в отряде пятьдесят человек. Мы должны оставить ровно половину. Я дам вам пятьдесят новых бланков. Вы раздадите их бойцам. Они заполнят их в зале, при вас, все вместе. Вы соберете их и потом составите сводку. Несовпадения выпишите отдельно.

— Если не уверен в своей памяти, не лги? Так я понимаю, товарищ Камо, этот ваш маневр с анкетами и автобиографиями? — с улыбкой спросила Лиза.

— Э, это недозволенная вольность — проявлять такую прозорливость! — полусерьезно, полушутливо погрозил пальцем Камо. — Вопросы ко мне есть?

— Есть, товарищ Камо! А как объясню товарищам — хотя бы девчатам по комнате, — почему именно я постоянно прибегаю сюда к вам? Это ведь может вызвать неизбежные толки!

— Да очень просто. Вы ведь, кажется, пописываете, ведете дневник или что-то в этом роде? Пусть все думают, что вы пишете повесть или летопись. И уединяетесь в этой самой отдаленной от суеты комнате. Идет?

Дни проходили в напряженных занятиях. Проводились они по отдельным группам и, исключая девушек, мало кто из числившихся в отряде знал, кто есть кто. Ни разу в полном составе бойцов не собирали.

Камо с первых же дней сумел расположить к себе бойцов, подружиться с ними. Однако это не мешало ему быть требовательным. Но и бойцы понимали его с полуслова, выполняли приказания быстро, точно.

Ася близко подружилась с Аней Новиковой и несколькими парнями из своей группы. На нее сразу произвели хорошее впечатление Роман Аксенов, Филипп Новиков, Володя Хутулашвили, большевик-грузин, которого девчата между собой стали звать «наш старик», потому что Володе было тридцать пять лет.

— Камо, наверное, многих отсеет, — как-то вечером, рассуждая об отряде, глубокомысленно сказала Аня Новикова. — Это при сражении чем больше бойцов, тем лучше, а для нашего дела — наоборот.

— Ладно, поживем — увидим… Наше дело рабоче-крестьянское: как партия найдет нужным, так правильно и будет, — рассудил Аксенов.

— Верно! Служи тому, кому присягнешь! — шутливо бросила Ася.

— Пушкин, «Капитанская дочка», эпиграф к первой главе. Батюшка-дворянин наказывал сыну-балбесу: «На службу не напрашивайся, от службы не отказывайся, служи верно тому, кому присягнешь», — уточнила Драбкина.

Ася покраснела. Конечно, Лиза права: она очень часто говорит книжным языком. А вот Новикова не читала «Капитанскую дочку», и для нее все осталось бы незамеченным, если бы не Лиза, которая любила и знала литературу. Даже сама что-то писала… Затем, говорит, и уединялась в комнате Камо.

Бойцы Особого отряда не только занимались стрельбой, но и учились искусству изготовления самодельных бомб. Много времени отводилось и теоретическим занятиям.

В конце стрельбы в большой комнате, специально отведенной под оружейную, бойцы располагались вокруг длинных столов и разбирали, чистили пистолеты, винтовки, ручные пулеметы. Запах ружейной смазки, металла щекотал ноздри. За работой мало кто отвлекался на разговоры. Только изредка кто-нибудь бросит реплику, второй чертыхнется, если что-то не ладится, третий замурлычет под нос песню…

Камо бесшумно подходил то к одному, то к другому бойцу. Это подхлестывало всех. Каждому казалось, что именно с него Камо не спускает взгляда.

Как-то Роман Аксенов сказал ребятам:

— Однако скажу я вам, други мои, по секрету, только, чур, не выдавать. Камо обучает нас стрельбе из разного вида оружия, а из пистолета — и правой, и левой рукой, и навскидку, учит обращению со взрывчаткой, многому другому, что необходимо для подпольщика, но не очень-то он на нас надеется!

— С чего ты взял?