Алые небеса

Впервые за пятнадцать лет я рассказываю свою историю вслух, не проигрываю события прошлого мысленно, не вспоминаю внутри себя, а облачаю боль в материальную форму. С ранних лет нас учат терпеть. Мужчины не плачут; если не хочешь казаться жалким, держи эмоции внутри; будь сдержан, почтителен, люди не любят выскочек – и так день за днём, год за годом. До последней минуты жизни мы блуждаем по замкнутому кругу молчания, в итоге превращаясь в озлобленные версии себя. Но как быть тем, кто больше не может терпеть, кого боль разрывает изнутри? Что происходит с ними? Сходят с ума? Становятся изгоями? Погибают? Или, поддавшись разрушительной силе, утрачивают человечность, обращаясь чудовищами? А я? Сколько шагов до точки невозврата осталось мне? Можно ли остановиться, находясь у самого края?.. Ведь изначально я на полном серьёзе планировал убить Пак Бён Хо! Однако вовремя отказался от данной идеи. Вот только совсем не из жалости или моральных принципов, а лишь по причине того, что счёл потерю империи куда более увесистым наказанием для обидчика. Смерть слишком милосердна, она обрывает историю, но не для тех, кто остаётся в живых…

И вот мы подошли к главному вопросу: кем в этой тёмной истории в действительности являюсь Я? Лишённым родителей сыном, ищущим справедливости, или беспринципным подонком, жаждущим отмщения любой ценой? А кем меня видит Маша?..

Оборачиваюсь. Девушка бледная, точно лепестки снежной хризантемы, взгляд потерянный, сидит, даже не дышит, будто мраморная скульптура у изголовья моего надгробья. Раннее солнце заливает комнату золотисто-розовым светом, но на неё не попадает – Маша в тени. Мой силуэт заслоняет собой тёплые лучи, что в столь скорбный миг могли бы её согреть…

– Знаю, я совершил множество ошибок. – Голос преломляется, опускаясь на пару тонов, утопая в сиплой хрипотце, и тут же срывается на звонкие нотки отчаянья. – Вся моя чёртова жизнь одна сплошная ошибка! Но ты, Маша, мы…

Слова срываются с губ быстрее, чем мозг успевает проанализировать, тело реагирует по тому же принципу. Опомниться не успеваю, как уже стою перед Соколовой на коленях, сжимая в ладонях её тонкие пальцы.

– Я пойму, если ты больше не захочешь меня видеть, но и ты пойми. Всё слишком далеко зашло, я не могу отступить. Пак Бён Хо должен заплатить за смерть моих близких. Вот только если с тобой что-то случится, если из-за меня пострадаешь ты…

Под тяжестью этих мыслей голова склоняется к женским коленям. Страшно… Мне впервые так страшно. Нет никакой угрозы извне, я нахожусь в безопасности, но плечи постоянно пробивает паническая дрожь – до ужаса боюсь потерять Марию, пусть и понимаю, что после моего признания это неминуемо.

Что же, пора приступить к главному: попросить об одолжении, прощении и попрощаться. Возможно, навсегда.

Однако, после того как я фактически ставлю точку, умоляя Машу уехать, она продолжает мою речь многоточием, ласково касаясь лица влажными (полагаю, от потрясения) ладошками. Её голос, такой нежный, вкрадчивый, проникает в меня, наполняя каждую клеточку сердца, высушенного ненавистью, любовью.

– Эй, посмотри на меня. Думаешь, «Пак-Индастриал» для меня важнее тебя? Думаешь, ты плохой человек из-за того, что судьба с тобой сотворила? Считаешь, что виноват во всём?

Заглядываю в родные глаза и не вижу в них ни упрёка, ни осуждения. Напротив, Маша смотрит на меня с неподдельной заботой, пониманием и… преданностью? От осознания этого колено подгибается, я плюхаюсь пятой точкой на пол, сжимая девичьи руки крепче, не в силах поверить, что она меня не отталкивает.

Девушка продолжает говорить, осторожно подбирая слова, но при этом максимально честно, не пытаясь смягчить удар, раскрывая собственный «ящик Пандоры». И с каждым теперь уже её откровением внутри всё ярче разгорается пламя, имя которому – любовь.

История Маши не уступает моей, она полная боли, разочарований и одиночества. Я ошарашен. В голове не укладывается, как столь хрупкое создание смогло вынести подобное. Почему меня не было рядом? Отчего судьба не свела нас раньше? Смог бы я что-то изменить? Утешить? Стать опорой?

Глупые фантазии. Мы родились в разных концах земного шара и до недавнего времени понятия не имели друг о друге. Однако грудь всё равно терзает чувство вины. Наверное, от того, что после всех бед и лишений Маша, наконец, добилась желаемой цели, а я всё разрушил, отнял будущее, поставил девушку перед фактом бессердечной реальности.

Как же ты жесток и эгоистичен, Со Джин!

Нестерпимое желание молить о прощении одолевает с новой силой, ресницы становятся влажными… Из последних сил пытаюсь удержать эмоции на допустимом уровне, чтобы не выглядеть жалко. Мысли постепенно концентрируются лишь на этом – первостепенная задача оставить чувства Марии чистыми, не сломленными жалостью ко мне. Её выбор должен быть осознанным, а не продиктованным отзывчивым сердцем. И вдруг девушка заключает:

– Пожалуйста, никогда больше не извиняйся за свою любовь, потому что это лучшее, что случилось в моей жизни… – И все мои установки летят к чёртовой матери.