Алые песнопения

Феликссон дрожал: в голове у него раскрылось множество дверей, и они захлопали от невесть откуда налетевшего шквала, и порывами этого ветра приносило слова и фразы, наугад выдернутые со вплывших в памяти страниц.

Тем временем лучезарная сфера разгоралась всё ярче и ярче. Феликссон не выдержал и закрыл глаза рукой и отвернулся, но и под столь неудобным углом калека продолжал следить за происходящим. Улыбка сошла с лица киновита, в этом Феликссон был уверен. Действительно, имелись признаки даже того, что и Жреца Ада поразил масштаб этого пожарища.

– Впитывай каждую деталь, – сказал демон, и добавил ремарку, подарившую Феликссону призрачную надежду: «Будущее пожелает знать».

Феликссон был уже не просто нагой свиньёй. Его хозяин стремился к величию, и магу посчастливилось видеть, как Жрец продвинулся на своём пути. Повлияет ли это на отношение киновита к своему рабу? Ведь это был не случайный эпизод, а начало: на глазах у Феликссона старый порядок разрушился, и зародилась искра, которая распускалась огненными цветами. Если он не ошибся в намерениях Жреца, этот пожар должен был изменить сам ход истории.

На этом размышления Феликссона закончились. Жрец Ада направился к пылавшему воздуху, и Феликссон следовал за ним по пятам. Огонь разошёлся, но оставил за собой рваную энергетическую завесу. Киновит со слугой шагнули вперёд, и эта светящаяся вуаль разбилась об их лица.

Искалеченный маг испытал нечто, подобное эффекту от первой понюшки кокаина: сердцебиение резко участилось, кожа разгорячилась, чувства обострились. Также явился внезапный прилив самоуверенности, и от этого Феликссону захотелось убыстрить шаг – ему не терпелось увидеть, что ждало их по ту сторону огненного туннеля.

Феликссон увидел небольшой фрагмент потустороннего пейзажа: ночная тёмная улица и несколько пятившихся от них человеческих фигур. Феликссон был разочарован. Он ожидал чего угодно, только не этого.

Они достигли конца прохода. Жрец Ада сделал ещё два шага и его стопы опустились на асфальт. Феликссон присоединился к нему через секунду и сразу понял, где оказался – именно здесь он прожил многие годы, скрываясь под личиной мага – они очутились на Земле. На него нахлынули воспоминания. Однако больше всего память калеки взбудоражил не вид ночной улицы, а запах города и его тротуаров. Феликссон задумался о своей бывшей жизни – о любви, магии, друзьях… всё это было мертво. Чувство непереносимой утраты ошеломило его.

Феликссон почувствовал, как на глаза навернулись слёзы, и тут не собрался. Проявление слабости в такой миг могло иметь для него катастрофические последствия. Он знал, что наказание затмило бы и без того невообразимые зверства, описанные в гримуарах его хозяина.

Ослеплённый огненным тоннелем и ошарашенный наплывом знакомых, но незваных воспоминаний, Феликссон с трудом понимал сцену, представшую перед ним и его хозяином: тёмная улица, тёмные дома, тёмное небо и какие-то силуэты, различимые лишь благодаря пламени, окаймлявшему огненный портал.

Он обратил внимание на молодую женщину, и её прелестная внешность несказанно обрадовала его глаза – настоящая отдушина после всех бессчётных уродств, коими полнились инфернальные земли. Однако приветливости на лице незнакомки было не видать. Её взор приковал к себе киновит, и, наблюдая за ним, она шевелила губами, но Феликссон не мог разобрать ни слова.

– Д’Амур! – позвал Жрец Ада.

Как обычно, говорил он негромко, но зычно.

Его слуга завертел головой. Они вернулись на Землю за детективом, решил Феликссон. Значит, они вернулись затем, чтобы завершить начатое в Новом Орлеане.

Феликссон прищурился, пытаясь рассмотреть во мраке то, что видел его хозяин. Он заметил невысокого мужчину с мачете и ошарашенным взглядом. Рядом стоял рослый парень со сломанным носом, закрывая собой слепую чернокожую старуху. Как и у девушки, на лице слепой не было и намёка на радушие, а с губ срывались проклятия.

Тут из темноты, куда ближе, чем остальные, появился мужчина с лицом, отмеченным тяжёлой жизнью. Феликссон скользнул взглядом по шрамам детектива, но не стал их рассматривать – глаза мужчины требовали к себе внимания, и было ясно, что отказа они не потерпят. Казалось, он одновременно смотрел и на Жреца, и на Феликссона.

– Никто не трогал твою проклятую шкатулку, – сказал Д’Амур. – Тебя здесь быть не должно.

– Я больше не нуждаюсь в шкатулке и её шарадах, – ответил Жрец Ада. – Я начал свой великий труд.

– О чём ты, блять, трещишь? – прошипел детектив, покрепче сжимая рукоять ножа.

– Я разрушил свой Орден, чтобы начать делание, которое я планировал большую часть твоей жизни. Жизни, которая словно отказывается угасать. Ты пережил то, что, казалось, не вынести ни одному человеку. Я долго взвешивал, чьи глаза достойны освидетельствовать рождение нового мира. Мне нужен разум, который бы с этого момента хранил память о последующих событиях. Я выбрал тебя, Гарри Д’Амур.

– Что? Меня? А как же этот вот долбодятел? – он махнул рукой в сторону Феликссона. – Почему не его?