Алые погоны

— Это интересно, покажете! Инженер-полковник принес ему те книги, что вы просили?

— Принес!

— Отпустите Садовского в городскую библиотеку и передайте, что я поручаю ему взять под контроль рацпредложения в первой роте.

— Слушаюсь! — радостно вырвалось у Ковалева.

Сержанты стали расходиться, наверно, и Демин ушел — в соседней комнате наступила тишина. Боканов встал, оделся, вышел в спальню. Дверь в комнату для чистки оружия была приоткрыта, и он увидел стоящего перед Ковалевым курсанта, не по летам полного, с растерянным лицом. Боканов прислушался:

— Разве это воинский вид? Тошно глядеть! — резко говорил Ковалев. — Вам приходилось хотя бы слышать о молодцеватости?

Этот разговор мучительно напомнил Боканову о чем-то. Но о чем? Ах да!.. Он сам таким тоном говорил лет пять назад, даже если в резкости и не было нужды.

Ковалев отпустил курсанта. Увидев Боканова, смутился:

— А я думал, вы ушли в город.

— Нет, всласть выспался. Я, Володя, случайно слышал твой разговор с подчиненным, — как можно мягче сказал Боканов. — Прости, что продолжаю вмешиваться в твои дела, но, понимаешь, требовательность, твердый тон вовсе не предполагают резкости. Командовать людьми надо, любя их, а не помыкая… Легче всего рубить с плеча. Вспомни мой собственный неудачный дебют в нашем классе. — И желая перевести разговор на другое, воскликнул: — Да, чуть не забыл! Нина Васильевна прислала банку варенья и что-то там еще… Сейчас у вас ужин, понеси-ка в столовую, угости всех! Пойдем, я достану…

Мимо них прошел высокий, с широкими плечами и тонкой талией, юноша. Изящно повернув белокурую голову, он отдал честь Боканову.

— Мое чадо! — с гордостью, которая делала его сразу намного старше, прошептал Ковалев, глазами показывая на удаляющегося курсанта.

— Садовский?

— Он самый.

— Видный паренек!

— А сколько усилий стоит нам! — воскликнул Владимир, но в голосе его слышна была не жалоба и недовольство, а удовлетворение. — Я сначала переоценил свои силы… А когда офицер поправил… Важно было пробудить в нем человеческую гордость. Увлечь изобре… — Он осекся и, оправдываясь, сказал: — Вы простите, я все о своем… Меня даже Галинка упрекнула, что я постоянно съезжаю на «производственные темы».

— А как Галя поживает?

— Хорошо. Довольна, что пошла на литфак. Ее избрали делегаткой на городскую комсомольскую конференцию.

— Я очень хотел бы увидеть Галинку.

— А мы на днях как раз собираемся в филармонию.

— Вот и меня возьмите с собой!

— С удовольствием. Весь наш взвод идет…

— Тем лучше!

Когда Ковалев унес банку с вареньем и пирог, в комнату вошел коренастый широконосый старшина с длинным рядом спортивных значков на груди.

— Старшина Булатов, — представился он. — Разрешите, товарищ майор, обратиться по личному вопросу?

— Пожалуйста, — ответил Боканов, недоумевая, какой личный вопрос может быть у этого незнакомого ему старшины.

Булатов беззлобно рассказал о своих прежних столкновениях с Пашковым.

— И я подумал, может, вам приятно будет услышать о нем сейчас хорошее. По всей воинской совести могу сказать, что ваш труд оправдался!

— Спасибо на добром слове…

— Только я вас прошу, товарищ майор, не надо Пашкову…

— Ну, что вы!

3

Боканов побывал на стрельбище, на тактических занятиях у штурмовой полосы, на партийных и комсомольских собраниях батальона, в клубе, когда курсанты отдыхали, запросто беседовал с ними и с офицерами, и все эти встречи, разговоры, наблюдения привели его к твердому убеждению, что суворовцы «нашли себя» и здесь, стали частью этой новой для них семьи. Конечно, понадобится и кое-какая корректировка воспитания в Суворовском училище — повышать требовательность… авторитет младшего командира… выпускников, вероятно, надо учить азам военной педагогики, а малышат — еще энергичнее — коллективности воздействия…

Но в главном, самом главном, он мог успокоить товарищей — жизнь подтверждала, что воспитатели на верном пути.

…В субботний вечер Боканов, Ковалев, Гербов и еще несколько курсантов веселой гурьбой шли по улицам Ленинграда. Розовел лед Фонтанки. На его взмокшей поверхности кое-где белели пушистые лепешки снега. Тонкие дымчатые облака проходили низко над землей и казалось: Исаакиевский собор курится.

Боканов поглядывал на юношей. Ну, куда их тянет, куда их только тянет! Неужто это Володя, почти догнавший его ростом, сидел, и не так-то давно, в классе за партой, откинув назад голову с непокорным веерком темных волос, независимо засунув левую руку в карман брюк, всем видом своим подчеркивая эту независимость.

Что-то совсем новое появилось в нем теперь, может быть, сдержанность, внутренняя собранность?

Даже Снопков стал другим: по-прежнему шутил, но в шутках этих ребячество сменила тонкая ирония. Вот и сейчас он поднял на воспитателя лукавые, глаза:

— У нашего старшины любимое выражение: «Богадельня!» И еще: «У меня часы на пять минут точнее солнца идут!» — Он улыбнулся: — Характер…

— Изобрази, как курсант Касаткин выступает, — попросил Снопкова Геннадий.