Алые росы

— Товарищи! Дорогие крестьяне села Камышовки, — подхватила Евгения звонко, не обращая внимания на Бориса Лукича, на Вавилу с Егором, что пытались свести его с трибуны. — К вам прибыли два оратора-большевика. Недели не прошло, как вы стряхнули с этой самой трибуны председателя Совета — вора, насильника. И вот к вам пришли еще два большевика. Будете слушать их? Или скатертью им дорога?

Это было так неожиданно, что Вавила не сразу и понял, о ком говорит Грюн. Только полчаса назад она говорила Вавиле: разъясним ошибку, а Иннокентия сразу вернем в председатели. Пытался оборвать речь Евгении, но вокруг трибуны пришлые хмельные бородачи. У многих в руках Вавила увидел дрючки и гирьки на сыромятных ремнях. Они шикали и кричали:

— Нашей рот зажимать?..

— Долой большевиков!

Этих мужиков встречала Ксюша, гуляя с Грюн в степи. Они нынче хмельные с утра и встали у самой трибуны.

Евгения улыбалась и с торжеством смотрела то на Вавилу, то на Егора. Она испытывала жгучее наслаждение, мстя за свое недавнее поражение. «Милый, умный Ваницкий, — думала Евгения, — как ты был прав».

Ксюша невольно остановилась. Евгения обвиняет кого-то, а должна бы оправдывать Иннокентия. Сама же вчера сказала, что все обвинения лживы. И опять обвиняет. Теперь вместе с Иннокентием и дядю Егора, и Вавилу и Ленина.

Из задних рядов, где стояли фронтовики и крестьяне в посконных рубахах, доносились возмущенные голоса:

— Дать говорить Вавиле…

— Слухаем Вавилу…

— Скажет потом, — заревели возле трибуны бывшие городовые, хмельные и толсторожие, наглые парни с длинными волосами по последней моде городских лоботрясов. Вспомнил Вавила, на первом сходе весной богатеи стояли поодаль, у церкви, отдельными кучками, а трибуну окружала сельская беднота в продранных шабурах. Теперь беднота в задних рядах, ее еле слышно. «Ловко сработала Грюн. И свидетелей Иннокентия не видно ни одного. И их сумела как-то убрать…» Он пробовал говорить, кричал, но его голос глушили горластые бородачи, окружавшие трибуну.

— Воры большевики, насильники, лиходеи, — ревели они или, заложив два пальца в рот, что есть мочи свистели.

Над головами людей вдруг поднялся Сысой. Он, видимо, встал на приготовленную скамейку и, приложив ко рту воронкой ладони, кричал, что было сил. Голос у него — словно колокол:

— Кто идет за большевиками? Шпионы да воры! Их Ленин при царе был помощником военного министра…

Ксюша увидела Сысоя и поняла: это он уговорил Васю подкинуть Иннокентию соль. Он подговорил учителку изорвать кофту. Он… Больше некому. Теперь он снова обвиняет всех, даже Ленина. Забыв про больного хозяина, она круто повернула направо.

— Насильник! Вор! — кричала Ксюша, пробираясь к Сысою. — Он врет… Он правды не знает…

— Вот здесь напечатано, — потрясал газетой Сысой. — Ленин — помощник военного министра, все наши русские планы немцам продавал. Сколько крестьянских душ загубил. Может, у тетки Авдотьи или у дяди Викулы живы бы были сыновья. А то нет их теперь. Ленин их выдал.

Плакала тетка Авдотья. Прикрывши шапкой лицо, отвернулся дядя Викула.

Ксюша видела только Сысоя. Мужики, плотно стоявшие вокруг трибуны, мешали добраться до него, и, забыв о всяком почтении к старшим, о девичьей. скромности, она расталкивала и стариков и парней, раздвигала толпу и продолжала кричать:

— Он вор… Держите его… Держите… Я сейчас морду ему издеру. Последний глаз его вырву.

— От них, от большевиков, народ везде отказался, — продолжал кричать Сысой. — В Питере на Невском расстреляли шпионов. Вот что пишет по этому делу красноярская газета «Дело рабочего». Слушайте. «Общее городское собрание меньшевиков одобряет шаг Всероссийского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, вручивших Временному правительству неограниченные полномочия в его героических усилиях спасти революцию».

— Долой их! Долой! — кричали в первых рядах.

— Дайте Вавиле сказать, — кричали сзади. — Ежели он шпион, так и мы шпионы.

— Хотите, чтоб наши церкви закрыли, а наших баб насилили прямо на улицах? — кричал Сысой.

Вавила пришел в себя и, оттолкнув плечом Лукича, приложив ко рту сложенные рупором ладони, закричал во весь голос:

— Товарищи!..

Договорить не успел. Верхом на лошадях, рысью въехали на площадь несколько волостных милиционеров во главе с начальником волостной милиции.

— Именем революции я арестую этих, — указал он на Вавилу с Егором. — Еще в первые дни революции они ограбили кассу на прииске Богомдарованном и бежали из-под ареста. Взять их!

Тут-то бородатые и усатые мужики, что стояли возле самой трибуны, те, что спрашивали у Ксюши дорогу к конторе Ваницкого, начали действовать. Кто-то из них схватил за ноги Вавилу и сдернул его на землю. Падая, Вавила увидел щуплого мужика — явного командира бородачей. Он на прииске арестовал Егора и Ивана Ивановича, Федора. Это ротмистр Горев.

— Егора скорее тащите с трибуны. Кешку, Кешку валите на землю, — надрывался Горев и правой рукой рубил воздух, будто взмахивал шашкой.