Алые всадники

Наглядность произошла от карты Российской империи.

Зачем-то большую школьную карту приволок Валентин.

– Вот, – сказал, прибивая к стене сапожными шпильками трехаршинную, наклеенную на полотно карту, – вот, голуба, Иван Палыч, карта. Тут тебе вся Россия и даже кой-чего из других заграничных земель прихвачено. А вот – Крутогорск… – потыкал пальцем в крохотный кружочек. – Тут где-то, значит, и мы с тобой… Вот тут, по всей вероятности.

Иван глянул, куда показывал Валентин. Прочел: Крутогорск. Чуток пониже – Зареченск.

– А Комариха дэ? Дэ Малиевка?

– Тю! Комариха… Чего захотел! Масштаб не позволяет.

Осерчал Распопов на карту.

– Так на якого ж биса вона здалась!

– Ну… все ж таки – штаб. Как же штабу без карты?

Закрутил усики в колечки, пошел на село баб щупать.

Нехорошее словцо кинул ему вслед атаман и принялся разглядывать карту. Велика, необхватна простиралась Россия. Моря. Горы – кавказские, уральские, алтайские. Леса. Реки… А городов!

Сотни. А может, и тысячи.

И лишь Комарихи не было: масштаб не позволял.

«Куда ж мы, к чертовой матери, полезли!» – с тоской подумал атаман.

Мысли навалились – одна другой чернее.

Ах, обидно…

Первое – что таяла повстанческая армия.

Таяла.

Как грязный ноздреватый мартовский снег под весенним солнышком. Как воск от огня.

Сделали свое дело окаянные разноцветные бумажки, рассыпанные аэропланом. Сладкие речи листовок нашли отзвук в сердцах многих и многих мужиков. Погостин первой ласточкой был, за ним и другие подались до родной хаты.

Уходили. Смывались. В одиночку, артелями – всяко. Становилось похоже, что ежели и дальше так пойдет, как бы не оказались одни: атаман да Валентин с Соколовым.

Вот те и Крутогорск. Вот те Москва…

Зареченск – и то не осилили.

Соколов в губернию уехал, сулился чемодан золота привезть, сто тысяч. А что оно, золото, когда люди разбегаются? Да и нету его, Соколова-то. Когда бы уж быть надо, а нету. Может, давно в Чеке сидит… По нынешнему времени – почему бы и нет? Очень даже просто.

И выходит – один свет в окне: с Антиповым соединиться, пока еще тысчонки-то полторы мужиков держатся верно, не идут на попятный. Обходя города, пробиться к чернораменскому атаману, поклониться: принимай, братан, будем тебе служить верой-правдой…

Обидно только все ж таки: бывший офицер Антипов, ваше благородие. Интеллигенция. Скажет: «А-а, сволочь сиволапая, так вашу перетак… Расчухали, гужееды, что́ вы есть без нашего брата!»

Ах, обидно…

Да ведь что ж сделаешь-то?

Шалюта

День померкал скучно.

И ничего не хотелось – ни боя, ни удалого разгула, ни кромешного пьянства, ни любовной утехи.

Ни-че-го.

Пустотой зияла душа. Двумя нулями зияла, как на сортирной дверке.

Камин дымил, сырые дрова сочились, сипели, воняли сладковато, трупно.

И этот распросукин сын всё бренькал там на балалайке, словно буравчиком сверлил голову:

Грыцю, Грыцю, молотыты…

Лампу-молнию зажег атаман. Уставился на яркие злые язычки круглого, короной полыхающего фитиля. И вдруг оборвалось треньканье. Шум в сенях, тяжело топают, сбивают с валенок снег. Голоса. Один Валентинов, другой – незнакомый.

– Принимай гостя! – входя, сказал Валентин. – Вот, Иван Павлыч, будь знаком – атаман Шалюта…

Обалдело глядел Распопов на вошедшего. Какой атаман? Какой Шалюта?

Попешкин же!

Той, хай ему бис у глотку, Попешкин, шо родителя, царство ему небесное, загубыв!

– Весьма приятно, – осклабился Попешко-Шалюта, суя Ивану огромную, как лопата, ладонь. – Трошки повоювалы мы с вами тогда… ну, тэ ж дило прошлое. Кто старое помянет…

А Валентин – уже и бутылку на стол.

– Горит! – причмокнул. – Ну, чистый спиртяга, ей-бо!

– Ни-ни! – крохотной ужачиной головенкой замотал Попешко. – Подобного средствия душа не принимает, извиняйте. У меня – вот… чем в храме причащают, кагорчик…

Вынул бутылку, взболтнул. Темно-красным кровяным рубином сверкнуло бутылочное стекло.

– О-го-го! – заржал Валентин. – Где ж это ты, пан?

Шалюта-Попешко поднял рубиновый стаканчик.

– Так я ж, Валентин Христофорыч, ни у бога, ни у черта!

– Ну, будемо! – сказал Валентин. – Давай, Ваня…

Шалюта-Попешко поднял рубиновый стаканчик.

– Для знакомству, – вежливо поклонился.

Суть дела

Выпили хорошо. В меру.

– Теперь, уважаемый Иван Павлыч, – сказал Попешко, – позвольте изложить суть дела.

– Ну? – не без любопытства поглядел Распопов на бывшего начальника продотряда, на изверга, черта, вовкулака, которого еще так недавно кляла вся округа.

– А суть дела, уважаемый, в следующем…

Говорил, словно волостной писарь казенную бумагу читал: споро, речисто, учено и непонятно. Шибко крутилась колесом Попешкина речь, суть дела была в этом колесе как бы спицы, и разум знал, что – спицы, а взором разглядеть их не было никакой возможности.

– Ну, ты ж, кажу, мастер языком трепать, – одобрительно сказал Распопов, выслушав Попешко. – Зараз теперь, будь ласка, по-нашему, по-природному изложи. Как и что. И так и дале.

Шалюта предлагал союз. Отряд, сколоченный им в соседнем уезде, насчитывал до полутораста сабель. Справные кони. Крепкие мужики. План был такой: объединившись, подаваться к Антипову.