Алый король

— У них нет глаз, — торопливо произнес Гамон. — Им не нужно зрение. Думаю, они чувствуют наш страх, как… темный свет у нас в аурах… Кажется, он говорил, что боязнь привлекает их, будто кровь в воде. Если мы одолеем ужас, то станем невидимы для них.

— Прости, что разрушаю твой замысел, Лем, но я слишком испугана, чтобы успокоиться, — возразила Камилла.

Шлепки босых ног по камню раздавались все ближе к камере.

— Тебе и не нужно. Помнишь, что я могу? Какой у меня дар? Помнишь, как в порту Тизки я заставил контролера поверить, что мы есть в списке пассажиров «Селены», и он пропустил нас?

— Да, помню! — воскликнула Парвати. — У тебя получится.

— Ты можешь отогнать чудищ? — переспросила Медея.

Лемюэль кивнул.

— Да… наверное. Точно не знаю, но попробую.

Он глубоко вздохнул. Кусочки его воспоминаний об уроках Аримана еще только сцеплялись воедино, но Гамон всю жизнь умел воздействовать на ауры. Азек просто научил его сосредотачиваться.

Лемюэль направил сознание на верхний уровень… «Исчислений»?

И в мгновение ока словно бы обрел цельность — как будто расшевелил воду в застойном озере или вдохнул незагрязненный воздух, поднявшись на самый высокий шпиль в улье.

Гамон с восхищением понял, что видит, как изменяются эмоции сокамерников. Дерзкая отвага Камиллы лазурно-пурпурным щитом прикрывала ее от желтоохряного облака страхов и комплексов, переплетаясь с темно-оранжевыми ростками материнских инстинктов Чайи, которая всегда хотела лишь одного: оберегать близких людей.

Негативный эффект на них оказывали ауры Медеи и Ферета.

Застарелое желтушно-зеленое возмущение, вызванное необходимостью рожать порченого ребенка, смешивалось с черным негодованием на несправедливость Вселенной, равнодушной к желаниям обитающих в ней смертных. Лемюэль жестом целителя-шарлатана возложил руки на женщину и ребенка, передавая им храбрость Шивани и заботливость Парвати.

Как только Гамон оплел мать и сына этими чувствами, их напряженные черты разгладились. Такая расслабленность помогла Лемюэлю очистить биополя узников — страх вытек из них, будто вода в спускной канал.

Услышав ворчание и нечто вроде бычьего фырканья, Гамон понял, что убийцы уже на пороге. Он медленно обернулся и тут же прикусил губу, чтобы не вскрикнуть от омерзения.

В дверях камеры стояли две слепых, сгорбленных твари с разодранными мордами. Стуча красными от крови зубами, они дергано водили туда-сюда освежеванными черепами. Робы арестантов покрывали черные пятна, словно нечто ядовитое сочилось из их одержимой демонами плоти.

Чудовища недоуменно захныкали, как избалованные дети, которым не досталось сладостей. Одно из них шагнуло внутрь, и Лемюэль затаил дыхание.

Приближаясь к людям, создание мотало изуродованной головой. Из его разорванного рта тянулись толстые нити темной слюны.

Из безгубой пасти выскользнул язык-присоска.

Монстр попробовал воздух в поисках страха, но не нашел его.

Зашипев от досады, тварь развернулась к выходу.

Гамон бесшумно, облегченно выдохнул.

Но тут заплакал Ферет.

Одержимый узник в дверях остановился…

И Лемюэль сделал то единственное, что еще могло спасти их.

Пламя и кошмары стегали имперских воинов, перерезая их нити.

Каждый выдох пылал имматериальными энергиями; любой предсмертный вопль расцветал коронными разрядами.

Трепещущие всполохи колдовского огня метались в неестественной тьме от одного безумца к другому. В зале плясали рогатые силуэты, фантомные скелеты когтили стены изнутри, прорываясь в реальность.

На полу тлели обломки четырех вораксов. Два павших «Урсаракса» валялись в лужах крови и машинной смазки, от которых тянуло покойницкой.

Да, заключенные Камити-Соны были могучими, но необученными. Они сражались без всякой дисциплины, поодиночке.

«Агнцы под ножом забойщика».

Пром всадил увенчанный черепом посох в грудь мужчины, глаза которого пылали огнем. Ребра и позвоночник узника раскололись, ударная волна превратила внутренние органы в кашу, а пси-импульс Диона уничтожил овладевшую человеком варп-сущность. Визг твари опалил наруч библиария — выжег с металла защитный оберег, начертанный самим Птолемеем в былые светлые времена.

На имперцев наступали сотни арестантов с обугленной кожей, пронизанной магматическими жилами. Они пытались сбежать из терзаемого ураганами зала, тогда как легионеры пробивались внутрь. Заключенные ревели от нечеловеческой кровожадности: они превратились во вместилища чудовищных кукловодов, которые с неутолимым, изначальным голодом алкали людских душ.

Глядя в лица смертных, Нагасена не находил нужных ему узников — приземистого мужчину и стройную женщину с тропически темной кожей, а также девушку с мягкими чертами лица и глазами разного цвета.