Алый король

Разум Диона расходился по швам, однако рядом с ним уже встали два избавителя в инеисто-серых доспехах. Бъярки пнул Прома в спину, тот упал ничком и с треском ударился лбом о каменный пол, но освободился от власти жуткого взора.

Сквозь кровавую пелену Дион увидел, как Свафнир отклоняется назад и бросает зазубренный гарпун, словно Тэштиго со Старой Земли, заметивший добычу-альбиноса[77]. Длинный клыкастый клинок полетел верно и поразил крылатого монстра прямо в грудь.

Тварь исчезла во вспышке ослепительного света и оглушительного клекота, бесследно истребленная нуль-оружием Раквульфа. Бёдвар помог библиарию встать: болезненные послеобразы демонических видений никак не исчезали с сетчатки Прома.

— Я же говорил: мы знаем, как истреблять малефикарум, — сказал рунный жрец.

Дион кивнул, ощущая во рту привкус желчи и пепла. Моргнув, он избавился от кошмарных картин — ему мерещились трупы планет с язвами на месте городов, изглаженные погребальными ветрами, которые касались мертвенно-бледных звезд и гасили их одну за другой.

Неестественная тьма в зале развеялась, и Пром посмотрел наверх. Под высоким сводом извивались столпы черного дыма: там будто бы устроил логово клубок маслянистых змей. Из-за этого верхние ярусы окутывала тень, однако Дион заметил на уровне камер постчеловеческих воинов в багряной броне, пылающих эфирным светом.

— Там… — выдохнул он, силясь поднять руку.

Тоже подняв глаза, Бъярки напрягся, словно волк со вздыбленным загривком. Его охватила почти ощутимая ненависть, дикая и чистая.

— Я вижу тебя, — прорычал Бёдвар.

Солнечные Скарабеи Киу пошли направо, Никтей с его Оперенными остался сторожить лестницу на случай, если что-нибудь выберется из хаоса кровавой бойни внизу. Терминаторы Онуриса и Клинки Анкхару под началом Мемунима последовали за Ариманом налево.

Быстро шагая по галерее, легионеры держали оружие наготове и зачищали каждую камеру. Тайные Скарабеи выпускали в дверные проемы струи огня, адепты Рапторы запечатывали проходы кин-заслонами. За воинами тянулась череда догорающих склепов, где клубился дым, смердящий жареной плотью псайкеров.

По верхнему ярусу рыскали безглазые хищники, наделенные примитивным чутьем на страх: вынюхивая его в переплетении ярких эмоций, твари отыскивали и пожирали жертв. Склоняясь над телами, они рвали мертвецов голыми руками. Из окровавленных пастей монстров свисали лоснящиеся кишки.

Азек даже не доставал пистолет из кобуры. Он убивал чудовищных каннибалов резкими ударами сфокусированной кин-силы, словно всаживал им ледорубы в лобные доли мозга.

— Ты точно узнал в нем прежнего ученика? — спросил Менкаура, переступая через трупы пожирателей плоти со смявшимися лицами.

— Да, Лемюэля. Он близко.

— И все еще жив?

Ариман кивнул.

— Удивительно, — заметил Менкаура.

В одной руке он держал посох, в другой — пышно украшенный пистолет с коническим стволом. Легионер выстрелил, и раскаленный синеватый поток плазмы вонзился в грудь лязгающего зубами людоеда. Тварь с головы до пят вспыхнула факелом испепеляющего огня и повалилась за край этажа.

— Ты обучал этого Лемюэля боевым чарам? Созданию охранных кругов?

— Нет.

— Крайне удивительно.

Менкаура тут же прижался спиной к стене: из соседней камеры вырвался пламенный вихрь.

Азек не ответил. Он все так же прижимал ладонь к «Книге Магнуса», ощущая, как страницы под обложкой нетерпеливо дрожат. Сам Ариман настолько же отчетливо чувствовал, что здесь легионеры найдут нечто важное.

— Ты действительно веришь, что и он здесь? — поинтересовался Менкаура, кивком показав на гримуар. — Каллимак жив?

— Да, — сказал Азек. — Разумно предположить, что примарх поддерживает связь с человеком, записывавшим его величайшие открытия.

— А тебе не кажется чуточку странным, что Безмолвное Сестринство не обнаружило в нем осколка души Магнуса? — вмешался Афоргомон, который шел позади Аримана.

— Уверен, даже частица моего примарха исключительно умело скрывалась от них.

На самом деле Азек задавался тем же вопросом, но не желал признаваться в сомнениях демону.

— Но ты воспринимаешь еще кое-что, не так ли? Образ спящего дракона, ожидающего, когда его разбудят верной песней.

Они подошли к очередной камере, и Ариман вскинул ладонь. От волнения у него перехватило дыхание.

— Мы на месте. Я иду один.

Развернувшись, Азек ворвался внутрь. Посох он держал перед собой, готовясь атаковать или защищаться.

Камеру занимали пять заключенных: трое женского пола, двое мужского.

Ариман узнал Камиллу Шивани, психометриста немалых способностей, и Лемюэля Гамона, своего бывшего послушника. Еще одну женщину он прежде не встречал, но строение скелета выдавало в ней уроженку Просперо.

«Ни следа Махавасту Каллимака…»

Забившаяся в угол узница средних лет плакала, крепко сжимая локтем шею малолетнего арестанта.

Ее сына?